Белое солнце дознавателей. Том 4
Шрифт:
— Именно так, — я благосклонно улыбнулась аудитории.
— Расскажите нам… о рыбке, леди… — поторопил меня Рябой.
Таджо со свистом выдохнул воздух.
— Вы и в видах рыб не разбираетесь? — уточнила я с осторожным сочувствием. — Вы точно магистр?
Аудитория легла от хохота на парты. И даже дознаватели-ревизоры — я видела, и сопровождающие второго Наследника, не скрывали улыбок.
— Это карп! Красноперый! — помогли Рябому из зала.
— Именно.
— Пусть будет карп… какое отношение рыбка имеет к
— Никакого, — я опять пожала плечами. — Я не разбираюсь в менталистике. И никто из присутствующих не разбирается, — я повернулась к молодым неофитам. — Кто-то разбирается в менталистике? — все дружно замотали головами. — Кто-то, хотя бы один, понял, о чем были прения господина магистра и господина дознавателя?
И снова головы синхронно мотались из стороны в стороны — нет.
— Не понял — никто, — резюмировала я вежливо. — Потому что то, о чем вы говорили — было слишком сложно. И слишком … некрасиво, — я указала на часть схем самого магистра. — Я просто внесла гармонию. Было — непонятно и некрасиво, стало — непонятно, но… более приятно на вкус любой из воспитанных сир…
— Вы вообще знаете, как называется этот показатель? А этот? — Рябой беспорядочно тыкал в схему. — Нет? Тогда зачем вы вызвались выйти к доске, леди!
— Я не вызывалась — вы меня вызвали, — парировала я холодно. — Вы настаивали и я вышла. Леди не разбирается в менталистике и схемах — это проходят в Академии, леди разбирается в целительстве и искусстве живописи… Но я всегда иду навстречу, если Наставник настаивает…
— Тогда как вы можете быть уверены, что теория сира Таджо верна? — почти прошипел магистр.
— Я просто верю в это. Сир Таджо непременно докажет свою теорию…
Рябой простонал сквозь зубы.
— Достаточно! — зычный голос сверху разнесся по аудитории. — Сиятельный Феникс покидает нас! Благодарить за милость сиятельного Феникса!
Церемониальные трещотки пропели, делая три полных круга. Опустились на колени и склонили головы мы опять практически одновременно.
— И да продлятся зимы его!
— …и да продлятся зимы его, — повторила вся аудитория послушно.
— И да будет полон источник его!
— …и да будет полон источник его…
— И да осенит Пресветлая дланью своей великий род Фениксов…
— … великий род Фениксов…
— …хранящих Империю!
— …хранящих Империю… — закончили все хором.
С колен мы поднялись не сразу. Затих шорох дорогих тканей и звон драгоценностей, погасли шаги, захлопнулась дверь, но ещё пару мгновений все стояли, не шелохнувшись — так предписано по этикету и все следовали правилам.
Правилам, которые я терпеть не могла. Как и общеимперские праздники, которые выпадало проводить в столице. На всем ходе шествия — от Запретного города и до храма Мары, на другом конце столицы, люди стояли на коленях. Стояли все время, пока императорский кортеж,
Погода в Столице была паршивой в межсезонье — часто шли дожди, но никогда не было такого холода, как у нас — и за это я всегда возносила отдельную молитву Великому. Стоять так долго на снегу не смог бы никто, или на утро у целителей кончились бы все бодрящие и противопростудные эликсиры.
Когда я поднялась с колен, отряхнула юбку формы и развернулась к доске — Рябой уже стер половину схем.
— Не нужно продолжать, леди, мы уже все поняли. Займите свое место.
Третья схема осталась не тронутой — и я была намерена закончить ту глупость, которую так опрометчиво начала.
— Я — закончу…
— Не стоит.
— Я — настаиваю…
— Не стоит, леди, все уже все поняли.
— Займите свое место, леди Блау, — холодно повторил слова Рябого Таджо. Так холодно, что у меня захолонуло между лопатками.
— Ледижелает закончить, — повторила я отчетливо, и почувствовала, как растревоженный внутренний источник отзывается на мое недовольство. Сжатый почти в пружину, он жаждал выплеснуть силу наружу.
Таджо поднял голову и посмотрел прямо на меня, ощутив начало всплеска.
— Прошу, — отступил он в сторону. — У вас ровно пять мгновений.
— Этого вполне достаточно.
Я сжала кусочек мела и шагнула к доске, начиная чертить.
Третий рисунок — единственный, который я обдумывала, и единственный — ради которого все и затевалось. Рисунок, который однозначно должен был навести псакова Шахрейна на верную мысль.
Таджо должен был понять, догадаться. Когда-то он сам объяснял мне это именно так, используя именно такие метафоры, и мне казалось — это что-то значит для него.
Мел скрипел по доске и крошился, я — торопилась. Лилия вышла кривой — три лепестка и соцветие. Кривой, но узнаваемой. От доски я отступила на шаг раньше, чем истекло отведенное мне время.
— Леди? — в голосе Рябого не было ничего, кроме откровенной издевки. — Видимо схема номер три — это цветок. Я прав.
— Верно, магистр, — я согласно склонила голову.
— Птичка, рыбка и… цветок, — повторил он громко.
— Великолепный пример ассоциативного мышления, — первый раз за все занятие Таджо перебил Рябого. — Теперь леди может вернуться на место.
— Я не закончила. Это трехлепестковая тигровая лилия. Название происходит от слога «ли» — что означает белый. Символ чистоты, — я коснулась первого лепестка, — благородства, и силы духа, — третий лепесток. — Только чистое и благородное сознание может управлять духом. И собственным сознанием. «Затосковали по южным цветам вы, бросили службу, отшельник, скитались вдали… только уйдя из Столицы за тысячу ли, вдруг зарыдали по северным травам…» — напевно процитировала один из самых любимых стихотворений Шахрейна.