Белое солнце дознавателей. Том 4

Ри Тайга

Старуха недовольно поджала губы, но — кивнула, помедлив. Слишком решительно горели глаза лекарки, слишком сильно она сжала ладонь, отказываясь отдавать артефакт и… слово-в-круге, если дано — не обойти так просто.

— Собирайся. Спрячу, — Сейла дернула платок с пирамидкой к себе, и сунула поглубже во внутренний карман. — Они выезжают верхом из поместья каждое утро, как только заря вспыхнет над пустыней, и следуют каждый раз одной и той же дорогой…

* * *

Сны сегодня были паршивыми. Черно-белыми, как зимы на

верхних плато в горах, где снежные шапки чередуются с чернеющими остовами гнилых, вымерзших до полупрозрачного ледяного стекла деревьев.

Черно-белое покрывало из снега и льда. И большая крупная кошка, которая кружила вокруг меня и, казалось куда-то звала-звала-звала следом. Черно-белая. Горная. Крупный самец. Серебристый мех отливал на солнце перламутром, яркие черные пятнышки, разбросанные по бокам, и круглые пушистые чуткие уши — так и манили потрогать. Великолепный образец. В жизни я бы плела и кидала плетения быстрее, чем могла бы сообразить, но сны — такие сны. Казалось, кошка пятнала следы кругами и возвращалась, проверяя следую ли я за ней.

И так — всю ночь. Всю псакову ночь.

Я боролась с ветром, снегом, шла, проваливаясь, наступая по следам отпечатков больших широких лап на хрупком свежем насте, стараясь не потерять из виду кончик пушистого хвоста в сумерках.

Паршивая ночь.

Я поежилась, вспоминая холод. Менталистов учат контролировать, делать сновидения управляемыми, учат добывать и расшифровывать информацию, читать символы, искать связи. Таджо сказал бы, что у меня очень низкий уровень ментального контроля — даже выплести купол тепла я не догадалась за всю ночь.

Паршивый сон.

Я покрутила головой, слыша, как хрустит шея. Исси не пришел. Когда за окном уже занялась утренняя заря, я очнулась, как от толчка — в той же самой неудобной позе — затекли плечи, и спать в одежде — удовольствие сомнительное.

Псаков Дан. Что стоило найти способ предупредить, что сегодняшней ночью он так занят, что не придет?

Копыта дробно цокали по мостовой, я была сонной, но даже это не помешало мне заметить изменения маршрута — сегодня Кантор выбрал другой путь для утренней прогулки.

И леди Тир — не спалось. Артефактами на приворот и привязки меня проверили с самого утра — я зевала, но послушно вытянула вперед руку и дождалась, пока сработает определитель — чисто.

Сегодня мы ехали новой дорогой, и я крутила головой, сопоставляя воспоминания и то, как на самом деле сейчас выглядит Белый город.

Город, расчерченный твердой рукой мастеров — архитекторов на ровные концентрические круги — точно как в Керне. Главные улицы — круг в круге, сужающиеся к центральной части, и узкие улочки-лучи, пересекающиеся в одной точке — у нас это Центральная площадь, и Ратуша, где расположен круг самых дорогих лавок.

Хали-бад был построен по точно таким же принципам — окружная, первая кольцевая, опоясывающая город вкруг, и соединяющая его с пригородом, вторая кольцевая — и далее круги сходились до тех пор, пока не пересекались — в отличие от Керна,

в центре Хали-бада был установлена стела — павшим, в память о катаклизме произошедшем более трехсот зим назад.

«Память о глупости» — так говорил дядя, когда иногда обсуждал южные вопросы с Луцием. «Чем больше ошибки, тем выше ставят стелу. Чтобы помнили».

Кони всхрапнули — справа, над крышами трехъярусных пагод, возвышался шпиль памяти халибадской «глупости», на котором реяли штандарты Империи, Предела и города — именно в таком порядке. Чем ближе к небу — тем ближе к Богу. Знак Фениксов, вытканный алым на белом полотнище, как символ свободы и защиты, казался насмешкой— на фоне голубой дали.

Местная Ратуша располагалась немного в стороне — на пересечении со вторым кварталом. Каждый городской круг делится на четыре четверти — и сектора формируются в зависимости от статуса, положения сторон света и пути светила — самые достойные должны иметь возможность первыми встретить рассвет.

Достойных даже солнце приветствует первыми.

У нас в Керне самые дорогие кварталы — ближе к центру, тут — все наоборот — малое кольцо было почти пустым, как и окружное — вся торговая и светская жизнь города была сосредоточена между этими двумя кругами — внешним и внутренним.

Место для нового города южане выбирали тщательно — Хали — значит «много» и — «ковер». Много оазисов, которые зеленым ковром окружали город по периметру, как широкий изумрудный пояс ханьфу — эти оазисы и были самым ценным сокровищем, за передел которых сотни зим назад полыхали плетения под этим небом. Народу много — земли мало. Бесплодный песок не рождает жизнь, не дарует прохладу, и не может напоить лохматых двугорбых белоснежных лошадок.

Вода, значит жизнь. «Битва за источники» — так этот период назывался в Хрониках. Это единственное, что нельзя создать. Цветы можно вырастить, здания и город — отстроить, проложить дороги, замостить белым камнем улицы, но если земля внутри бесплодна — нет подземных рек и озер, не бьет ключом жизнь — умрут все.

За лентой оазисов начиналась пустыня — обычная, тоже поделенная на части — а далее, между новым Белым городом и Старым, разрушенным — пролегала мертвая полоса.

Я помнила карту — оазисы были отмечены зеленым и пестрели гербами южных родов. Оазис — и барханы до следующего поместья, где отметки граничных столбиков почти не видны — постоянно заметает песок.

«Ждать» — Кантор, ехавший во главе нашей маленькой колонны, вскинул вверх руку, сжатую в кулак, и мы терпеливо топтались на месте, пропуская несколько повозок со знаком Гильдии лекарей на боку — наверное, везут эликсиры в Госпиталь.

На мой вопрос — «Почему сегодня сменили маршрут», Тир ответил: «Для разнообразия. Чтобы посмотреть город».

Вместо привычного круга по второй кольцевой, когда можно было полюбоваться лавочниками — мы ушли сразу на первую — и почти доехали до окружной, причем по дороге нам попадалось совсем мало народу, как будто Тир выбирал самые пустые улочки.