БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
Шрифт:
Соседи Волянского по столу, теперь уже не стесняясь, смотрели в сторону Алехина. Они задорно смеялись, не скрывали презрения и ненависти к жалкому перебежчику.
Что-то тяжелое подкатило к горлу Алехина, сжало грудь, заставило вскочить со стула. Волянский и его коллеги, взглянув на Алехина, мигом затихли, на лицах некоторых появился испуг.
– Я всегда говорил, - громко, сквозь зубы процедил Алехин, - из господина Волянского выйдет поэт!
Сделав небольшую паузу, Алехин выкрикнул:
– Только грязный немного!
Оскорбление вскинуло Волянского
– А вы по-полагаете, лу-лучше быть красным?
– Лучше быть честным, Волянский!
– отчеканивая каждый слог, произнес Алехин.
Всего несколько секунд молчал большой стол, затем взорвался гневными криками. Заливной и Чебышев вскочили со стульев, замахали руками, жесты их в сторону Алехина с каждой секундой становились все более угрожающими. Официанты, привыкшие к скандалам и дракам, уже готовились прийти на помощь своему хозяину и угомонить расходившихся господ. Появились любопытные музыканты. Григорий Орлов в дверях невозмутимо смотрел на буянивших клиентов.
– Что же получается, господа!
– гремел Чебышев.
– Продался большевикам и пришел нас учить!
– Недаром он четыре года жил с красными!
– поддержал бывшего прокурора Заливной.
– Вон отсюда! Гнать его!
– кричали их соседи.
Алехин бросил на стол несколько франков за кофе и оранжад и гордо повернулся в сторону кричавших. Взрыв гнева у него прошел, и он уже без волнения сказал шумящим соотечественникам:
– Спокойнее, господа! Вы же русские дворяне! Что касается меня, я сам уйду. Я зашел сюда случайно!
Повернувшись, он быстро зашагал к выходу. На улице Алехин вынул сигарету и закурил. Вдруг рядом с собой он увидел Куприна.
– В тебе погибает большой драматический артист, Саша, - взяв Алехина за локоть, задорно произнес Куприн.
– Вы были там?
– удивился Алехин, вглядываясь в темноте в лицо писателя.
– Мерзкие люди! А Волянский хорош!
– Они больше заслуживают жалости, - со вздохом вымолвил Куприн.
– Мечутся, как звери в западне, не находя выхода.
– А у нас с вами есть выход?
– все еще не успокоившись, запальчиво спросил Алехин, но Куприн не успел ответить. От стены дома к ним устремилась, покачивая на ходу бедрами,
женщина с дешевой меховой горжеткой.
– Разрешите прикурить, - приблизив лицо к лицу Алехина, хриплым голосом попросила женщина. Алехин зажег спичку и поднес вспыхнувший огонь к концу папиросы женщины. На несколько секунд из темноты выплыли грубо подмалеванные губы, бесконечные морщинки на подбородке. Стало возможным разглядеть в полутьме большие, усталые глаза, синие круги и изможденное лицо с плохо закрашенными пятнами и морщинами.
– Благодарю, - произнесла женщина, когда конец ее сигареты засветился красным огоньком. Она еще раз выразительно посмотрела на Алехина и отошла к стене качающейся походкой.
– Настоящая Сонька-руль
Медленно пошли они дальше по слабо освещенным улицам ночного Парижа.
– Как твое здоровье?
– прервал молчание писатель.
– Ничего, - уклончиво ответил гроссмейстер.
– Я смотрю: ты всерьез взялся за ум, - продолжал Куприн.
– Специально следил за тобой в «Мартьяныче». Пил только кофе и лимонад. Покончил с «мерзавчиками» и «николашками»?
– Я теперь не имею права пить. У меня есть цель в жизни.
– Вот как!
– не считая нужным расспрашивать собеседника, воскликнул Куприн.
– Я должен обыграть Эйве. Это для меня очень важно!
– А как дела с реваншем?
– спросил Куприн.
– Я слыхал, возникли какие-то осложнения.
– Были, но теперь все улеглось. Голландцы одно время закапризничали, сказали, что нет денег. Тогда я договорился играть в Земмериге. Когда возникла опасность, что их Эйве придется играть повторный матч в другой стране, мигом нашлись деньги и в Голландии.
– Все-таки интересно создан человек, - покачал головой Куприн.
– Я читал статьи о матч-реванше. Как восхваляли тебя перед первой встречей в тридцать пятом году! Никто не считал тогда Эйве серьезным противником. А сейчас мигом все перебросились на сторону голландца.
– И что самое обидное, - подхватил Алехин, - Эйве же выиграл у меня матч с минимальным перевесом. Из-за неудачи в одной лишь последней партии я стал уже ничтожным в глазах «высоких» специалистов!
– Все-таки не все за Эйве, - заметил Куприн.
– Ласкер и сейчас держит твою сторону. Я читал: он полагает, что после необходимого отдыха ты еще дашь шахматному миру много чудесных партий.
– Замечательный старик!
– с теплотой вымолвил Алехин.
– Как много он значил в моей жизни! А вы знаете: он уехал из Германии.
– Как?!
– Совсем уехал. Точнее сказать, убежал, - разъяснил Алехин.
– И его добил Гитлер, - покачал головой Куприн.
– Нацисты отняли у него все: дом, работу, деньги. Нужно начинать жизнь сначала.
– И где он теперь будет жить?
– спросил Куприн.
– Вероятнее всего, в Москве.
– Отлично! Значит, увидимся, - вырвалось у писателя.
– Что?!
– Да, Саша. Еду в Москву. Решил твердо и окончательно. Домой, такая радость!
– Когда?
– Может быть, даже в ближайшие дни.
– А как с выездной визой, с билетами?
– спросил Алехин.
– Пока еще нет, но обещают. Тянут… но я зубами буду… В поезд не пустят - пешком пойду. По шпалам пойду, а в Москву доберусь!
– А те знают?
– спросил Алехин, показав куда-то назад.
– Я им сказал, но… не все. В общих чертах, предположительно. И то как расшумелись! Как раз перед твоим приходом. «Тебя в Сибирь, - кричат, - сошлют!» II знаешь, что я им ответил? «Чехов, - говорю, - за свои деньги ездил в Сибирь, а я за казенный счет!»