Белые волки. Часть 2. Эльза

Южная Влада

— Это не просто птицы, — она нахмурилась, — это стервятники.

— Наверно, какую-нибудь большую рыбу выкинуло прибоем, и они собрались попировать. Не смотри туда, ладно?

Петра послушно отвела взгляд, но было заметно, что мыслями она то и дело возвращается к увиденному. Димитрий вспомнил, как расцветали черные цветы и танцевало чудовище, и решительно выдохнул.

— Знаешь что, сладенькая? Поехали дальше? Мы достаточно насладились природой, пора побаловать себя культурным отдыхом. Хочу купать тебя в мраморных бассейнах и любить после того, как слуги натрут ароматным

маслом.

Он старался говорить заманчивым голосом, расписывая ожидающие их наслаждения, но Петру, казалось, не особо это тронуло. Она бросила еще один, совсем короткий, взгляд в сторону птиц и пожала плечами:

— Ну хорошо. Как ты хочешь, Дим.

Он хотел только одного — чтобы эти гребаные голоса в его башке заткнулись.

Собрав вещи, они двинулись в путь дальше по побережью, и про стервятников Петра вскоре забыла. Она с любопытством изучала бегущий за окном пейзаж и что-то тихонько напевала под нос. Навстречу стали попадаться дома: двух и трехэтажные особняки с большими окнами и опоясывающими верандами, где было много воздуха и света. Они располагались на достаточном расстоянии друг от друга, и девочке-скале стало интересно, кто в них живет.

— Те, кто устал от жизни в столице, — пожал Димитрий плечами.

Когда потянулись фруктовые сады, напоенные светом и влагой, Петра пришла в еще больший восторг. Она попросила ехать помедленнее, увидев впереди добротный фермерский дом.

— Как ты думаешь, они продадут нам немного фруктов? Я так соскучилась по настоящим, свежим, спелым фруктам прямо с дерева.

— Давай узнаем, — он свернул на обочину и остановил кар перед серыми тяжелыми воротами, одна створка которых была приоткрыта.

На их голоса вышла девушка — явно фермерская дочка — с круглыми розовыми щеками, грубыми руками, постоянно мнущими от смущения подол цветастого платья, и широкими бедрами. Раззявив рот, она уставилась на дорогой кар, затем — на Димитрия, и наконец — на Петру, которая едва сдерживалась, чтобы не улыбаться при виде такой наивной простоты. Кое-как из девчонки удалось вытянуть, что старшие уехали в ближайший город продавать урожай, а то, что едва поспело, они с деревьев еще не снимали.

— Ну, может быть, вы найдете для нас корзиночку? — умоляющим голоском протянула Петра и похлопала ресницами. — Мы вам хорошо заплатим. Заплатим ведь, Дим?

Он кивнул. Что-то щекотало в ухе, и проклятая селянка лупилась на него своими коровьими глазами так, будто подозревала недоброе. Его давно уже не трогал страх в чужих взглядах, но глухое раздражение все же шевельнулось в груди.

— Я поищу, благородная лаэрда, — пробормотала девица и густо покраснела, — то есть, майстра… то есть…

— Петра, — улыбнулась девочка-скала и погладила ее по руке.

Селянка, краснее помидора, бросилась в дом.

— Какая она милая, — сказала ей вслед Петра, втянула носом воздух и откинула голову, — как же здесь спокойно и хорошо.

В ухе становилось все более щекотно. Димитрий украдкой коснулся слухового прохода и посмотрел на пальцы: на них была кровь. Он тут же стрельнул глазами в Петру, но девочку-скалу влекло любопытство, она уже отвернулась

и изучала сад.

— Погуляй тут. Я пока рассчитаюсь, — коротко бросил он и поспешил в чужой, пахнущий прелыми фруктами и сырым деревом дом.

Селянка возилась на кухне, собирая в корзину сливы, яблоки, груши и вишню, Димитрий с порога услышал, где она, и безошибочно двинулся на звук. Половица скрипнула под ногами, на креслах дремали кошки, а в клетке чирикала желтая канарейка. Несмотря на этот щебет, девчонка все же услышала гостя: она столкнулась с ним, когда он вошел в кухню, и попятилась, по-прежнему держа приоткрытым рот. На широком рабочем столе по ее левую руку лежали подпорченные фрукты, а отборными она уже успела наполнить корзинку до половины.

Солнце светило в окно, в мойке подсыхала на дуршлаге свежевымытая смородина. Селянка попала в нее рукой, когда, наткнувшись спиной на преграду, интуитивно нашла точку опоры. Он взял ее за запястье и медленно, глядя в ее коровьи, с поволокой глаза, облизал перепачканные давленым соком пальцы. Она побледнела от ужаса.

— У вас… у вас кровь…

Почему они всегда говорят какую-то глупость, когда он трогает или целует их вот так? Он вынул из кармана складной нож, щелкнул лезвием, и девчонка стала белой, как стенка.

— Не бойся, — ласково улыбнулся он, проводя большим пальцем по ее дрожащим приоткрытым губам, — это всего лишь цветок. Красивый, мягкий цветочек с нежными лепестками.

Она посмотрела на острие, затем снова — на него. Сделала резкий вдох, собираясь закричать, он зажал ей рот ладонью, из-под руки вышло только приглушенное мычание. Ее груди походили на две большие прелые лепешки, когда вывалились из разрезанного лифа. Он укусил одну, глубоко вонзая зубы в податливую теплую плоть. Провел "цветком", легко, без нажима. И снова укусил. И снова провел. Поднял голову, чтобы полюбоваться на следы, оставленные на рыхлой коже.

Селянка мычала, и дергалась, и смотрела на него, как корова — на топор мясника. Он вытер кровь в ухе обрывком ее испорченного платья и порадовался, что новой больше не появилось. С того момента, как тоненькие красные струйки побежали по животу девки, его собственное кровотечение прекратилось. Он посмотрел, куда убегают по ее телу ручейки, и от этого взгляда селянка тяжело задышала. Он ухмыльнулся.

Белье на ней было серое от многочисленных стирок, но чистое. Он срезал и его. С брезгливостью посмотрел на куст волос. Перехватил ее за горло и толкнул к столу. Девчонка нелепо взмахнула руками, едва не сшибла корзину, а подгнившие с боков яблоки раскатились в разные стороны.

— Возьми-ка сливу, — великодушно предложил он.

Она в недоумении выпучила глаза, тогда пришлось погладить ее по щеке цветком, чтобы быстрей соображала. Селянка схватила ближайшую сливу, темно-синюю, с чуть ли не лопающейся от сока кожурой.

— А теперь засунь ее в себя.

Девчонка отчаянно замотала головой: его пальцы все еще сжимали ее шею, не позволяя вырваться ни звуку.

— Засунь. А то я снова тебя поглажу. И поцелую.

Помертвев, она чуть раздвинула бедра и опустила руку вниз.