Белые волки. Часть 3. Эльза
Шрифт:
Впрочем, в мужья она себе никого, кроме Виттора, и не хотела, поэтому и большой разницы нет, как называться. Хуже другое: как бы темный бог ни тешил себя иллюзиями, человеком он не стал, так же, как ни один из людей еще не стал настоящим богом. Он не научился самому главному — любить, не был живым и теплым, хоть сколько-нибудь понимающим других. Даже то, что он заступился за Ирис в нужный момент и избавил от притязаний сына, не могло ее обмануть. Его вроде бы добровольная помощь на самом деле напоминала действия "внезапных друзей", приплывших как-то раз в столицу из далеких заокеанских земель.
Вооруженные красивыми саквояжами из мягкой телячьей кожи, они бродили по улицам и приходили на выручку
Поэтому Ирис понимала: если это жуткое гудение уж раздалось, если темный бог соизволил хоть краешком силуэта показаться — скоро он придет и потребует полной награды. А приходил он всегда неожиданно. Она пробовала сбегать от него, едва заслышав характерный звук, открывала сумеречные двери и прыгала через них то на людную набережную у взморья, то в богато обставленный ресторан, полный слуг, то даже прямо в личную келью настоятеля дарданийского монастыря.
Каждый раз случалось одно и то же. Ирис не учла, что для того, кто управляет целым миром, подстроить этот мир под себя не составит труда. Замирали волны у берега, чайки повисали в воздухе, как аппликации на детской картинке. Утихал звон вилок и ножей в ресторане, и красное вино, льющееся в бокал, так его и не переполняло. Слуга подавал уважаемому посетителю меню, надолго согнувшись в статическом поклоне, а дарданийский монах застывшим взглядом смотрел сквозь Ирис на свечу, вознося молитвы патрону. Улыбки на разных лицах, еще не слетевшие с губ слова — весь мир поставлен на паузу прямо в разгар кипящей жизни. И тишина. Мертвая, леденящая душу тишина вокруг. Откуда ж взяться звукам, если сам ветер переставал дуть, а море — катить воды к берегу? Только Ирис могла идти. Она могла даже бежать, кричать, звать на помощь, ощущая, как за спиной движется следом размытый, словно акварельный, силуэт, все больше приобретающий четкость.
Тогда она смирилась так же, как и с тем, что больше никогда не увидит свое лицо в зеркале. В юности, как и все девчонки, она любила перед ним вертеться. Сколько часов провела, прихорашиваясь для Виттора или вздыхая в сладких грезах о нем. Примеряла наряды, подбирая те, что наверняка ему понравятся, ведь он был требовательным и любил, чтобы все выглядело идеально. Теперь ее по-прежнему называли красивой, но Ирис оставалось только верить другим на слово. В отражении она видела то, что повергало ее в истерику и не давало ночами спать. Какая красота? Какие милые черты? Отвратительная, покрытая гнойниками кожа, налитые кровью глаза, гнилые зубы и пожелтевшие когти на руках — и это еще то малое, что Ирис сумела разглядеть мимоходом. Долго себя видеть она не выносила. Алан относился к своему облику спокойно, даже смеялся и подшучивал над ней, а Ирис так и не привыкла. Смирилась только — и запретила держать зеркала в тех местах, где проводила много времени, а в прочих случаях закрывала глаза или отворачивалась.
Так и с темным богом: она зажмуривалась или смотрела в другую сторону, когда он появлялся, как делают обреченные на гибель люди, когда на них катится огромная снежная лавина или гигантская смертоносная волна. Хорошо, что сдерживать эмоции не
Во время посещений темный бог никогда с Ирис не говорил. Алан, правда, любил водить с ним беседы, и она не сомневалась, что помимо древнедарданийского высшее существо вполне владеет и современным единым языком. Но с ней он не общался. Зачем? Слова нужны, когда хочешь донести что-то до собеседника, найти с ним компромисс, объяснить свою позицию, что-то доказать. В ее случае никаких объяснений не требовалось, компромиссы не подразумевались. Силой мысли он мог поднять Ирис в воздух, сорвать с нее одежду, распластать так, как ему угодно. Но чаще он просто смотрел на нее своими жуткими глазами, белесыми, словно сделанными из стекла, и лишенными зрачков, и принимал те облики, которые его забавляли.
Алану темный бог являлся в своем натуральном обличье, с темной кожей и в белых одеждах. Брат-близнец светлого, его зеркальное отражение, его обратная сторона. Ирис же видела его и безгубым существом с голубой кожей и красными глазами, и черным лохматым чудовищем, перетекающим из одной формы в другую. Иногда он был особенно жесток — и принимал перед ней облик Виттора. Димитрия. Ее собственного сына. Тогда она кричала громче прежнего и умоляла его стать кем-нибудь другим. Только не они, ведь с каждым из них у нее особенная связь и свои воспоминания. После секса с темным богом хочется живьем содрать с себя кожу, что если это ощущение прочно наложится у нее на их образы?
Ирис пробовала зажмуриваться и во время самого процесса. Отрешиться, заполнить голову пустотой, не думать, не участвовать мысленно, а только физически. Но эти прикосновения… Неважно, гладил ли ее темный бог руками или лапами, с закрытыми глазами Ирис ощущала тошнотворную пушистую мягкость. Будто пуховкой по телу водили или шкуркой зверька. Раньше она никогда не задумывалась, где встречала такие ощущения, а позже сообразила: такой бархатистой бывает лишь тьма. Если долго стоять в очень темном помещении, куда не проникает ни один лучик света, то обязательно почувствуешь это на собственной коже. Тьма мягка, тьма нежна, как лепесток ядовитого цветка, как мягок и нежен валик, который проталкивают в горло, чтобы остановить дыхание.
Если же Ирис держала глаза открытыми, то пытка выходила не меньше. Темный бог так и не стал человеком, поэтому даже предаваясь вполне земным страстям, он не испытывал того, что дано людям: не погружался в наслаждение, не терял голову, не балансировал на острой грани в последние секунды перед оргазмом. Двигаясь в ней, он смотрел на Ирис в упор, и его белесые, лишенные зрачков глаза напоминали скорее окуляры какого-нибудь дотторе, напряженно следящего за ходом опытов. Темному богу было любопытно, что чувствует его жертва, если он выглядит так, а движется вот так, он никогда не целовал Ирис в губы хоть с каким-нибудь чувством и не кончал с ней. Просто в какой-то момент ему надоедало, и он уходил.
А она оставалась царапать себе ногтями плечи в бесплодных попытках забыть его прикосновения. И проклинать день, когда полюбила Виттора.
— …значит, прекрасный король на самом деле был оборотнем? — спросила маленькая девочка, которую Ирис встретила на семетерии, когда пришла туда после одной из таких ночей с темным богом.
— Да, он был оборотнем. Иногда он умел оборачиваться из чудовища в прекраснейшего из людей.
Оборвашка покосилась на ведьму с сомнением.