Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
– Что случилось?!
– Сумка!.. Сумку украли!
Воронцов помчался за грабителем. Бегал он неважно, догнать не надеялся. Но при девушке…
Беглец уходил дворами. В сумерках Воронцов то и дело терял его из виду.
Он всегда сочувствовал тем, кого догоняют. Может быть, поэтому втайне надеялся, что жулик, в конце концов, убежит. Однако вышло по-иному. Запутавшись в лабиринтах двора, парень оказался в ловушке.
Хватая перекошенным ртом воздух, Воронцов вбежал в длинный узкий тоннель и замер. Прямо перед ним, прижавшись спиной к стене, стоял человек. В тишине было слышно его свистящее неровное дыхание.
Воронцов растерялся… Преодолев себя, сделал шаг, другой. Парень поднял руку и вслед за негромким щелчком из кулака выскочило узкое белое лезвие.
– Брось нож!
Парень не пошевелился.
– Брось! – твердо повторил Воронцов, подступая вплотную.
Опустив голову, грабитель уронил нож на землю. Лезвие глухо звякнуло о камень.
– Сумку!
Тот послушно протянул черную кожаную сумочку на ремне. Но едва Воронцов коснулся ее, как ослепительный желто-зеленый шар полыхнул у него перед глазами… Потеряв равновесие, он упал. И уже сквозь затихающий гул услышал торопливые удаляющиеся шаги.
Придя в себя, Воронцов первым делом схватился за сумку. Она была рядом. Андрей Иванович прижал ее к груди.
– Мя-а-а-у! – раздался где-то неподалеку жалобный писк.
Воронцов огляделся – никого. И снова:
– Мя-а-ау!
В сумке зашевелилось… Воронцов «вжикнул» молнией и опешил. Котенок! Маленький рыжий котенок был внутри… Ни денег, ни документов, ни драгоценностей…Только подстилка из шерстяного платка.
«Идиотка! А если б он меня ножом?!»
Гудела голова, левая сторона лица наливалась свинцовой тяжестью. Воронцов потрогал заплывший глаз, и подумал, что неплохо было бы приложить чего-нибудь холодного.
Девушка ждала его на пустынной улице. Увидев, бросилась навстречу.
– Догнали?
Воронцов, молча, подал ей сумку.
– Ой, как я вам благодарна!
Девушка извлекла из сумки котенка и, чмокнув в пушистую мордочку, посадила за отворот куртки.
– Чего же вы кричали? Я уж подумал…
– Коте-е-енок! – произнесла девушка так, что Воронцов сразу оттаял.
«Чего теперь… Все позади – и ладно».
Они пошли рядом. Андрей Иванович старался держать голову так, чтобы девушка не видела его подбитого глаза. Но она все равно заметила.
– Он вас ударил? Больно?
– Пустяки…
– Вы из милиции?
– С чего вы взяли?
– Не каждый решиться вот так…А вдруг у него нож?
– Нож, кстати, был.
– И что?
– Обошлось.
Они замолчали. Воронцов подумал, что
– Так, где же вы работаете? – снова поинтересовалась девушка.
– В школе… Историю преподаю.
– Здесь, в нашей?
– Нет. В другом районе… Здесь места не нашлось. А жаль… Я ведь рядом живу. Вон, видите? Верхний этаж, окна справа.
– Мя-а-ау! – пропищал котенок, пытаясь выбраться на волю.
– Сиди! – девушка упрятала его подальше и повернулась к Воронцову. – У подруги кошка пятерых принесла. И все такие красивые… А вам бы хотелось котенка?
– Не знаю, надо подумать, – отшутился Андрей Иванович.Домой он явился заполночь. Жена еще не спала. В комнате мерцал экраном включенный телевизор.
Воронцов разулся, скинул на вешалку измазанный плащ. Сразу войти не решился… Постоял, переминаясь с ноги на ногу в прихожей.
– Где Надя?
– Звонила от однокурсницы. На метро опоздала, останется у нее ночевать. А ты чего поздно?
– С Золотаревым посидели… В шахматишки…
Супруга Воронцова – полная рыжеволосая женщина с низким голосом и ухватками базарной торговки, – возлежала на разобранном диване. Когда она увидела мужа, глаза ее округлились.
– О-у-у! – изумленно воскликнула Вера Михайловна. – Это еще что такое?!
– Подожди… Я тебе все объясню.
– Какой ужас! Пил?.. Не ври, я вижу!
Она неловко поднялась с постели. Под кружевами ночной рубашки колыхнулась рыхлая бесформенная грудь.
Воронцов молчал. Он, конечно, не рассчитывал, что его сейчас начнут жалеть, но все же…
– Где ты был, я тебя спрашиваю? А впрочем… Можешь не отвечать. Я и так знаю…Муж не вовремя пришел?
– Муж? – не понял Воронцов. – Чей муж?
– Известно чей… Той, у которой был…
– Что ты плетешь! Ну что ты плетешь!
– Просто так людям под глаз не наставляют.
– Много ты понимаешь!.. Да просто так – убить могут!
Он бросил на стул развязанный галстук и вышел вслед за супругой на кухню.
– Ты послушай, как дело было… Иду я по улице, слышу крик. Балбес какой-то на девушку набросился. Сумку отнял – и бежать. Я за ним… Догнал, а он нож выхватил…
– Ха-ха-ха! – неожиданно рассмеялась Вера Михайловна. – Поумнее ничего придумать не мог?
– Не веришь?!
Воронцов задохнулся от обиды… Кровь застучала в висках, глаза заволокло горячей пеленой.
– И не стыдно тебе… – жена укоризненно покачала головой. – Взрослый человек, дочь невеста… Вот завтра придет, пусть на папашу полюбуется.
Андрей Иванович хрястнул кулаком по столу.
– А мне не стыдно! Нисколечко! Ни капелюшечки!.. Я что, подлость какую-то совершил?!
Вера Михайловна оставила недопитый чай и молча поднялась из-за стола.
«Что толку ей объяснять, – устало подумал Воронцов. – Ларечница! Одни тряпки на уме… А ведь когда-то учила детей музыке».
Он открыл холодильник, достал из морозилки покрытую инеем пластмассовую решетчатую форму. Ковырнув ножом, извлек оттуда несколько кусочков прозрачного льда. Потом оторвал широкую полоску марли и завернул в нее холодные мокрые кубики.
«Ерунда! За ночь рассосется…»Проснулся Андрей Иванович рано, еще до будильника и первое, что ощутил – смутное чувство тревоги. Подушка была мокрой от растаявшего льда. Он смахнул с лица влажную марлевую тряпицу и, с трудом приоткрыв заплывший глаз, отправился в ванную.
Ледяной компресс не помог. Левую сторону украшал огромный, отливающий чернильным цветом синяк. Воронцов ужаснулся, представив себе, как в таком виде появится в школе. Это было немыслимо.
– Алло! – произнес он в телефонную трубку. – Тамара Павловна?.. Это Воронцов. Я, наверное, не смогу сегодня на работу придти.
– То есть как? – опешила директор школы. – Что значит не смогу?
– Заболел.
– Когда успели? Еще вчера я видела вас здоровым.
– То было вчера.
– С ума сошли!.. Вы хоть помните, что у вас сегодня показательный урок.
– Помню. Но…
– Вы погибели моей хотите?
– Замените меня кем-нибудь, Тамара Павловна.
– Ну, кем, кем я вас заменю? Вы соображаете, что говорите?.. Проявите мужество, Андрей Иванович.
Воронцов молчал.
– Вы ставите под угрозу честь нашей школы, всего педагогического коллектива… Вы же волевой, сильный человек… Всего лишь на час, Андрей Иванович. А потом я вас отпущу.
Воронцов понял, что выбора у него нет. Эта старая дева от него не отстанет. Он собрался с духом:
– Хорошо, я приеду… Но предупреждаю – будет только хуже.
– Хуже? В каком смысле?.. Вы что, мне угрожаете?
– Ну, что вы, Тамара Павловна. Вы не так поняли…Всю дорогу до школы Воронцов просидел на заднем сидении автобуса, прикрываясь газетой. Во взглядах окружающих чувствовалось молчаливое осуждение.
Поначалу Андрей Иванович хотел надеть темные солнцезащитные очки. Но на улице, как назло лил дождь. В такую погоду и в очках… Только полный идиот способен на такое.
Ну, что они смотрят? Ведь если разобраться, ничего постыдного он не совершил. Наоборот, повел себя, как настоящий мужчина. Почему только в кино можно умиляться отвагой героя? Отчего в жизни, если с синяками, так обязательно пьяница или хулиган?
Первый урок уже начался, поэтому школьные коридоры были пусты. Лишь рядом с учительской гремела ведрами уборщица тетя Люся. Воронцов на ходу поздоровался с ней, заметив, как взметнулись от удивления ее брови.
«Ну и пусть! Ну и ладно!.. Подумаешь!»
Он решительно толкнул дверь в учительскую. Несколько преподавателей, свободных от занятий, сидели за столиками. Здесь же была и директор школы Тамара Павловна.
– Здравствуйте! – бодро сказал Воронцов.
– Здра-а-а… – только и смогла выговорить потрясенная директриса.
Кто-то некстати прыснул … Возникла неловкая пауза.
Понурив голову, Андрей Иванович стоял перед коллегами, словно двоечник на педсовете. Впору было провалиться сквозь землю.
– Вы… Вы безответственный человек, Воронцов, – изрекла наконец директриса. – Как вы могли? В такой ответственный для всей школы момент…
– Но я же нарочно не планировал! Так получилось… – голос его дрогнул. – Я сейчас все объясню. Понимаете, было поздно, я шел домой, один… Вдруг слышу – кто-то кричит… Грабитель на девушку напал, сумку вырвал. Я – за ним. Догнал, а он на меня с ножом… Вот… Но сумку я девушке вернул.
– Зачем вы врете, Воронцов? Зачем?.. – Тамара Павловна говорила почти ласково, как с больным ребенком. – Напали на вас хулиганы, избили… Так и скажите. А выдумывать-то зачем? Мы же с вами взрослые люди!
Прозвенел звонок. В коридоре послышался шум, топот ног, крики. Засидевшаяся на уроке детвора дружно высыпала на перемену.
– По-вашему я вру? – Андрей Иванович вытянул жилистую шею и стиснув зубы, заиграл желваками. – Выходит, я вру!?
– Тихо-тихо! – воскликнула, отступая, директриса. – Что вы себе позволяете?
– А вы?.. Вы, всегда уверенные в своей правоте! Вы, никогда не знающие сомнений!.. Да вы опаснее любого бандита! Тот бьет ножом в сердце, а вы – прямиком в душу!
– Прекратите сейчас же! – возмутилась Тамара Павловна. – Хам!
– Да сами вы!..
Воронцов развернулся и хлопнул дверью.
«Уволят! Теперь непременно уволят… И пусть, не жалко!.. Зачем только ехал? Ну, сорвался бы этот урок. И что? Подумаешь, катастрофа!»
Прикрывая ладонью подбитый глаз, он спустился на первый этаж и хотел уже выйти на улицу, как вдруг неожиданно увидел возле раздевалки мужчину и женщину. А рядом с ними – своего ученика, грозу класса, хулигана и двоечника Славу Манушкина.
Воронцов вздрогнул… Ведь именно на сегодня он пригласил в школу родителей этого сорванца. Хотел поговорить с ними о его поведении. И что теперь?
Он быстро пошел назад, надеясь, что его не заметят. Но было поздно…
– Андрей Иванович! Подождите!
Притворившись глухим, Воронцов пулей взлетел на второй этаж, но Слава Манушкин не отставал.
– Андрей Иванович! Куда же вы!
Воронцов остановился. Торопливо дыша, спросил:
– Ну!.. Чего тебе?..
Парнишка от изумления разинул рот. Дикий восторг отразился на его лице.
– Мама! Папа! – радостно закричал он, отрезая Воронцову путь к бегству. – Идите сюда! Андрей Иванович здесь!
«Какой кошмар! – успел подумать Воронцов, глядя на поднимающихся по лестнице родителей. – Что я им скажу?»
Манушкин-старший, не дрогнув, пожал ему руку… Женщина удивления скрыть не смогла. И ее можно было понять.
– Хорошо, что вы пришли! – не дав им опомниться, начал Андрей Иванович. – Я, собственно, хотел поговорить с вами о вашем сыне. Дело в том, что он… Видите ли… Он…
Воронцов съежился под пристальным взглядом Славиной мамы и понес дальше что-то совсем уж нелепое.
– Он очень способный, не по годам развитый мальчик. На уроке физкультуры ему практически нет равных. А какой любовью, каким авторитетом он пользуется в классе!.. Да, есть у него маленькие сложности с физикой и математикой. Ну, так и что же?.. Не всем, извините, Энштейнами и Ковалевскими рождаться. Мы с вами должны в первую очередь помнить о том, что перед нами маленький человек, личность, если хотите… И мы всячески обязаны помогать, способствовать развитию всего лучшего, что в нем есть.
Андрей Иванович говорил и говорил: горячо, убежденно, почти без пауз. Слава Манушкин стоял потупясь, с пунцовыми от смущения ушами. Наверное, никто и никогда еще столько его не хвалил.
Спасительной трелью залился звонок. Воронцов с облегчением прервал свою речь и поспешил распрощаться.
– Спасибо, что пришли. А сейчас извините, у меня урок.
Воронцов любил свой предмет. Каждый раз старался открыть ребятам что-то новое, интересное. По привычке, сложившейся годами, он всегда так и начинал: «Здравствуйте! Сейчас я расскажу вам что-то очень интересное».
Войдя в класс, Воронцов услышал привычный шум отодвигаемых стульев. Ученики, вставая, приветствовали его… На задних партах теснилось несколько взрослых. Это были делегаты областной учительской конференции.
– Здравствуйте, дети! – ласково сказал Андрей Иванович, жестом показывая, что можно садиться. – А сейчас… – он выдержал паузу. – Я расскажу вам что-то очень интересное!
Звенящая тишина повисла над классом. Ни звука, ни шороха… И вдруг! Словно шквальный ветер грянул с небес – абсолютную, космическую тишину в одно мгновение разорвал громкий смех.
Смеялись все… И отпетые двоечники в помятых пиджаках, с протертыми на локтях рукавами, и круглые отличники, с аккуратными чистыми воротничками, и толстые тети с лысыми дядями, сидящие на галерке.
– Извините, – произнес Воронцов, не слыша собственного голоса. – Наверное, я расскажу об этом в следующий раз.Дождь хлестал тугими холодными струями, вздымая на мутных лужах прозрачные пузыри. Кутаясь в поднятый воротник плаща, и держа над головой раскрытый зонт, Андрей Иванович торопливо шагал по залитому водой асфальту. Непогода была ему на руку.
«Иду, словно вор, и прячусь… – думал он, украдкой поглядывая по сторонам. – Что за нелепость!»
Тяготила необходимость объяснений с дочерью. Что он ей скажет?
Поднявшись на свой этаж, Андрей Иванович позвонил в дверь. Надя была уже дома.
– Ой!.. – воскликнула она, увидев его лицо. – Вот это да!
– А-а, это? … Полез вчера на антресолях прибираться – коробка с книгами упала.
Воронцов снял плащ и принялся развязывать шнурки на ботинках.
– Пап…
– Что?
– А ты у нас, оказывается, герой?!
Андрей Иванович поднял голову и с удивлением заметил веселую хитринку в ее глазах.
«Откуда узнала?»
Воронцов недоуменно застыл, не зная, что ответить… И тут из кухни в прихожую, маленьким пушистым комком выкатился котенок. Рыжий, с белым пятном на груди…Последняя командировка
«Внимание! До отправления скорого поезда «Архангельск-Москва» остается три минуты. Пассажиров просим занять свои места, провожающих – покинуть вагоны», – искаженный помехами голос разнесся над заснеженным перроном и словно подтолкнул и без того быстро идущего Константина. Он побежал вдоль состава, вглядываясь в мутные замерзшие стекла, пытаясь в полутьме разглядеть номера.
– Слышь, какой это вагон? – спросил он у молодого проводника, стоящего в тамбуре.
– Одиннадцатый.
Константину нужен был восьмой…
Сегодня, тридцать первого декабря, он уезжал в командировку. Уезжал от наряженной, расцвеченной гирляндами елки; от праздничного, пышно накрытого стола; от сына, которому едва минуло пять лет. Пришлось оставить его с бабушкой. Он не хотел, капризничал. Константин едва его уговорил… Ну, как объяснишь мальцу, что далеко отсюда, в другом городе, на тепловозе, который ремонтировался в их депо, произошла серьезная поломка – вдребезги разлетелся турбокомпрессор. И разбирать его без представителя депо нельзя. Вот и придется ехать кому-то из их техотдела.
Конечно, если уж
Константин запрыгнул на подножку, когда поезд уже тронулся. Предъявив проводнице билет, он пошел по узкому коридору, отыскивая свое купе. Перед нужной дверью он остановился, и, стукнув для приличия костяшками пальцев, с силой потянул за ручку. Дверь послушно отъехала в сторону, Константин шагнул в купе. «Здравствуйте!» – поздоровался он с попутчиками: юной симпатичной девушкой, представительным седовласым дедом и молодым мужчиной, лет тридцати. Они вежливо ответили ему, с любопытством разглядывая нового человека.
Константин снял шапку и пальто, вышел, переоделся в спортивный костюм. Вернувшись, достал из «дипломата» завернутые в газету тапочки и принялся застилать постель.
– Ловко у вас получается, – одобрительно усмехнулся дед в седые усы. – Часто ездить, небось, приходится?
– Часто, – охотно поддержал разговор Константин. – А что делать, служба такая. Каждый месяц в командировки гоняют. Но теперь все – подыскал другую работу. Еще разок съезжу, и точка.
Разговорились… Дед, назвавшийся Виктором Сергеевичем, ехал в гости к сыну. Лена, студентка, отправилась навестить подругу. А Михаил возвращался из отпуска. Он говорил каким-то странным хриплым голосом, и все время покашливал. «Простыл, наверное», – подумал Константин.
Ехали все по своим делам, и выходить каждому было на своей станции. Но, так или иначе, а Новый год им предстояло встретить вместе.
Константин взглянул на часы. Стрелки показывали восемь вечера. «Поспать, что ли?» – лениво подумал он и, подтянувшись на руках, забрался на вторую полку. Под перестук вагонных колес и негромкие разговоры попутчиков незаметно уснул…
Проснулся оттого, что кто-то настойчиво тормошил его за плечо. Константин открыл глаза и увидел перед собой Михаила. Широко улыбаясь, тот сказал:
– Хватит дрыхнуть, Новый год скоро! Давай хоть старый пока проводим… Кхе-кхе!
– Да нет, знаете… Я спать… Посплю лучше… – путано забормотал Константин спросонок. Но снизу раздался голос Лены:
– Что такое? А ну, давайте, давайте… Присоединяйтесь!
Константин нехотя приподнялся на полке, свесил ноги в проход и тяжело спрыгнул вниз. Протирая заспанные глаза, со злостью подумал: «Вот соседушки! Ни сна, ни отдыха…»
Константин взял полотенце и вышел. Через минуту вернулся посвежевший. Дурное настроение улетучилось. Он подсел к столику напротив девушки. Они едва касались друг друга коленями. «Красивая», – мельком взглянув на нее, отметил Константин.
Михаил откупорил бутылку водки, всем налил. Подняв пластмассовый стаканчик, произнес: «За год уходящий!» и лихо выпил. Все последовали его примеру.
Виктор Сергеевич вытер усы и, покосившись на бутылку, стоящую на столике, сказал:
– Может, убрать ее куда? А то вдруг проводница зайдет?
– Не переживай, дед, – успокоил его Михаил. – С этим сейчас свободно. Кхе-кхе! Вот, на заре перестройки за это дело могли и с поезда снять.
– Так уж и снять, – недоверчиво произнесла Лена.
– Смотря какой проводник, – сказал Константин.
– Боролись, боролись… – пожала плечами Лена. – А все равно сейчас пьют так же.
– Ха-ха-ха! – хохотнул Михаил. – У нас, помню… Кхе-кхе-кхе!..
Дед не стал дожидаться, пока он прокашляется и, наклонившись к Константину, спросил: «А почему пили и пьют?» И тут же ответил сам себе:
– Потому что натура у русского мужика такая. Не может он без этого… Подумать только – безалкогольные свадьбы ввели! Довелось побывать однажды. Гости сидят с постными лицами, улыбаются через силу. И шуточки-прибауточки, и веселье – все фальшивое. Тьфу! Противно вспомнить…
– Коммунисты любили поэкспериментировать, – сказал Михаил.
– Да причем здесь коммунисты! Вспомните, как мы с вами недавно жили. Стабильность какая-то была, порядок. И праздники… Выйдешь, бывало, утром на улицу. Все вокруг нарядные, музыка на каждом углу… Знакомые друг другу: «Здрасьте, Иван Иванович! С праздничком!» – «Здрасьте, Семен Семеныч! Вас так же!» И настроение целый день соответствующее. А вечером за столом друзья соберутся, родственники… Сейчас застойные годы ругают, а ведь тогда все было: и одеться, и поесть, и выпить. И цены – не чета нынешним.
– Конечно, смотря, что с чем сравнивать, – откликнулся Михаил. – Вы же столько лет прожили, и ничего круглей ведра не видали.
– Зато вы все разрушили и ничего не создали взамен!
– Дед, ты чего орешь, как потерпевший. Мы ведь с тобой не на митинге…Кхе-кхе-кхе!
– Да потому что нет сил смотреть, как все рушится… Чему сейчас учить молодежь? С кого ей брать пример? Если раньше с пеленок учили любить свою Родину, то теперь ее всячески охаивают. В детском саду малышу говорят одно, в школе другое, дома – третье. Это же насилие над психикой! Подумайте, кто из него вырастет? Где герои, с которых он мог бы брать пример?
– Пусть это будут герои сказок, – усмехнулся Михаил. – В жизни все равно их нет. Героев придумывают люди, а совершающий подвиг в этот момент и не подозревает об этом.
– Ага, значит, вы признаете, что подвиги все же совершаются?!
– Если разобраться: что такое подвиг? Определенный поступок или действие, при котором человек рискует своей жизнью. Но ради чего? Если вы думаете, что ради высоких идеалов – вы глубоко заблуждаетесь… Подвиги совершают рабы долга!
– Постойте. Допустим, трое подлецов насилуют женщину. Случайный прохожий, оказавшийся в этом момент рядом, вступает с ними в схватку и погибает… Кто он, по-вашему? Не герой? Или вам милее трус, который бы сделал вид, что ничего не происходит и прошел мимо?
– Нет, трус мне так же противен, как, вероятно, и вам. Но не будем отвлекаться – речь о героях… Так вот, прохожий, которого вы привели в пример, тоже раб долга. Хорошо это или плохо – другой разговор. Но оказавшись рядом, он был обречен. Не решись на это, он потерял бы себя как личность…
– Вы говорите так, как будто сами совершили как минимум дюжину подвигов.
– Не надо иронизировать. Я убежден, что герои в вашем понимании есть только в литературе и кино, где подвиги совершаются ради подвигов, а не в силу обстоятельств.
– А как же массовый героизм в годы войны? Надеюсь, вы не будете это отрицать?
– «В жизни всегда есть место подвигу» – помните? Вот и я тоже вспомнил, когда в первый раз попал под обстрел в афганских горах. Я трясся от страха и молил, чтобы смерть миновала меня. Я проклинал всех писателей и режиссеров, написавших кучу книг и снявших уйму фильмов про этих самых героев. Я хотел одного – выжить! Вот, кстати, по теме… Сейчас найду…
Михаил достал из-под подушки измятую газету и принялся водить пальцем по странице, отыскивая нужное место.
– Ага, вот!.. Анкета, которую заполняли будущие родители. Кхе-кхе!.. Один из вариантов ответа на вопрос, каким представляется им будущее своего сына. Вот что пишет студент-филилог, двадцати двух лет: «Я хочу, чтобы мой сын мог, не раздумывая ни на миг, пожертвовать своей жизнью, ради справедливости и правды». Бред какой-то! Как можно желать такое своему сыну? У этого папаши явно мозги накребень… А ребенка назвал знаете как? Спартаком!..
– Вы циник, Михаил. У вас нет ничего святого… Я вот недавно прочел, в другой газете, о женщине, погибшей ради спасения чужого ребенка. Проходя по берегу реки, она увидела тонущего мальчика и, не раздумывая, бросилась в воду, хотя не умела плавать. Утонули оба…
– И трое ее детей остались сиротами.
– Вы читали? И что же, считаете эту жертву напрасной?.. А если бы она спасла его?
– Так ведь не спасла…
– Значит, вы бы прошли мимо? – вмешалась в разговор Лена.
– Увы, я бы тоже бросился в воду. Кхе-кхе!
– Ну, слава богу, а то я про вас уже начала плохо думать.
– Так поступил бы каждый… Я не считаю это проявлением героизма.
– Михаил, а вы кем работаете? – спросил Виктор Сергеевич.
– Никем.
– Безработный?
– Служил в милиции, в ОМОНе… Комиссован по ранению… Инвалидность получил.
– Вот как? Интересно… – задумчиво погладил седые усы дед и вдруг совсем некстати рассмеялся. – Ха-ха-ха! Афганистан, ОМОН. Так вы и есть самая настоящая героическая личность!
– Повторяю, – сказал Михаил, – герои живут только в книжках и кино. Если бы вы увидели хотя бы одного при совершении этого самого подвига, вы бы думали так же.
– А вы видели?
– Видел… Нам сообщили, что в районе дачного поселка скрываются два рецидивиста. Подогнали автобус, погрузились и поехали. Нас предупредили: ребята, мол, те еще, по каждому «вышка» плачет. Кхе-кхе!.. Прибыли на место. Все вокруг уже оцеплено. В мегафон кричат: «Бросай оружие! Выходите!» А они в ответ только постреливают. Начали думать, как брать их будем… Проще было бы спалить этот домик к такой матери – и дело с концом. Да нельзя. Дача-то оказалась не чья-нибудь, а какого-то там депутата. Решили под прикрытием огня подойти к окнам и взять дом штурмом. Окон пять, стало быть, и нас пошло пятеро… Зажгли «дым-шашки», сделали завесу – и вперед! Огневая группа по окнам лупит – только звон стоит!.. В общем, на исходную вышли хорошо, они нас даже не заметили. Потом, по сигналу – в окна. Кхе-кхе!.. Всегда так бывает: кому-то везет, кому-то нет. Четверо прыгнули – никого. А пятый в угловой комнате сразу на двоих напоролся… Но парень не растерялся, сработал, как надо. Не успели они стволы вскинуть, как один тут же с простреленной головой упал на пол. Другой видит – дело не уха. Оружие бросил, руки за голову сложил. «Не стреляй!» – кричит. Ну, наш к нему подлетел, хотел врезать, как полагается. Однако «урка» шустрее оказался. Откуда-то из-за воротника куртки нож выхватил и всадил ему в шею. Но тот – верите ли? – успел с ножом в горле прыгнуть в сторону и нажать на спуск… Потом, в госпитале уже, узнал, что наградили его орденом. Заметку в газете прочел – герой! Кхе-кхе-кхе!..
– Это вы про себя? – тихо спросила Лена.
– Неважно, – ответил Михаил, пряча шею в высокий воротник шерстяного свитера.
Все внимательно посмотрели на него и только сейчас заметили на шее большой багровый рубец.
«Так вот откуда этот странный хриплый голос и кашель!» – догадался Константин.
– А чего геройского он совершил? – продолжал между тем Михаил. – Только и всего, что двоих людей жизни лишил, да себя под нож подставил… И думаете, он все это делал с одухотворенным лицом и пылающим взором? Как бы не так! У него и в мыслях ничего такого не было…Если бы вы в тот момент оказались рядом, увидели бы нечто иное. Например, как эффектно разлетается от выстрела в упор голова и мозги с кровью раскидывает по светлым обоям… Кхе-кхе-кхе!..
Михаил зашелся в долгом кашле. Лицо побурело…. Прокашлявшись, он вытер со лба выступившую испарину и устало сказал:
– Вы не видели? И хорошо, и не надо… Это ужасно… А, впрочем, драка мальчишек во дворе – тоже мерзкое зрелище.
– А вам, Костя, когда-нибудь приходилось драться? – спросила Лена, заглядывая Константину в глаза.
– Да, – не задумываясь, соврал он. – И не раз…
Какой же мужчина признается женщине, да еще красивой, что ни разу не дрался? А ведь так оно и было: за всю свою тридцатичетырехлетнюю жизнь Константин ни разу никого не ударил.
Существует несколько типов мужчин: одни дерутся с детского сада и классе в пятом неожиданно превращаются в пай-мальчиков; другие начинают драться, едва переступив порог школы, и становятся тише воды, ниже травы после выпускного бала; третьи участвуют в потасовках до женитьбы; четвертые дерутся с пеленок и до смерти… Константин не дрался ни разу: ни в детском саду, ни в школе, ни на работе, ни на улице, ни пьяным, ни трезвым. Он слишком хорошо помнил наставления матери, которые та давала ему перед тем, как выпустить гулять на улицу: «Ты смотри, с хулиганами не связывайся. Прочь да дальше, иди от них, прочь да дальше…» И он не связывался. Ни с кем и никогда, хотя били его от этого не меньше.
Ребята во дворе его не любили, а девчонки – и подавно. Да и кто их любит – слабых и затурканных?
Отца Константин почти не помнил – он погиб, когда ему было три года. Воспитывала его одна мать. Он был поздним и к тому же единственным ребенком. Друзей не имел. Мать ревностно оберегала его от них, считая, что они могут дурно повлиять на сына.
Классе в восьмом он решил тайком от матери записаться в секцию бокса. Поначалу ему там понравилось. В группе новичков играли в ручной мяч, бегали, кувыркались, занимались на тренажерах. Но когда в конце тренировки он увидел обычный спарринг – бой двух перворазрядников, ему стало плохо. «Неужели и меня так же будут бить по лицу?» – в ужасе подумал он, покидая спортивный зал на трясущихся ногах. Боксерские перчатки он так ни разу и не надел.
В армию Константина не взяли. На приписной комиссии выяснилось, что у него плоскостопие. Мать безумно обрадовалась этому – армии она боялась ничуть не меньше тюрьмы.
Он поступил в институт. Спустя пять лет получил диплом инженера и почти сразу женился на своей бывшей однокурснице.
Жить стали все вместе в небольшой двухкомнатной квартире.
Через пару лет отношения у них разладились. Супруга часто вздорила с матерью Константина, а когда он пытался вмешаться – доставалось и ему. Константин тяжело переживал происходящее.
С рождением сына мало что изменилось… Так и жили: ссорились, мирились, опять ссорились.
Однажды жене Константина дали путевку в дом отдыха. Через месяц она вернулась посвежевшая, загорелая… Объявила домашним, что влюбилась, собрала вещи – и уехала в другой город. Судьба сына ее мало волновала. Сказала только, что обязательно заберет его к себе… Потом. А пока, якобы, жилищные условия не позволяют.
Прошел год, но за это время она лишь несколько раз позвонила и прислала открытку на день рождения.