Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
Иду обратно. Малиновый хвост, величиной с ладошку, торчит из ведра. Все, кто попадается навстречу, восхищаются уловом:
– Вот это да!
– Королевский окунь…
– На что поймал?
И каждый взвешивает рыбину на руке.
Вечером мы варим уху, жарим рыбу на противнях, взятых у поваров. Едим сами и угощаем всех, кто оказался поблизости.
Рыбачили мы не только на удочку. Рудин где-то раздобыл маленькую сеть – метров двадцать пять в длину. Решили попробовать – вдруг что попадет?
Но сначала
Сеть ставили с плота. Я греб шестом, а Рудин стравливал снасть в воду. Все прошло хорошо – установили как надо.
Утром, едва рассвело, мы были уже на плоту. На этот раз греб Рудин. Сгорая от нетерпения, я вглядывался вглубь, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.
Подплыли к месту, где была поставлена сеть. Смотрю – она вся словно в лопухах запуталась.
– Тут, наверное, прибой сильный, – говорю. – Забило ее всякой ерундой.
– Вытаскивай, – разочарованно вздохнул напарник. Я потянул за шнур. Когда сеть немного приподнялась, стало видно, что в ней полным-полно рыбы.
– Смотри, смотри! – закричал я, указывая пальцем в воду.
– Ух, ты! – воскликнул Рудин. – Масть пошла!
Мы принялись скакать на плоту, как первобытные и едва не перевернули шаткое сооружение. Рыбу из ячей вынимать не стали. Просто вытащили сеть из воды и положили на плот.
Вечером опять кормили пол-лагеря.
Глядя на нас, к рыбалке пристрастился и Миша-хохол. Причем увлекся этим настолько, что пропадал на озере почти ежедневно. Просто заболел человек… Часами мог стоять на холодном ветру, под дождем. Всего из-за нескольких окуньков…
Однажды безмятежным воскресным утром лагерь был разбужен дикими криками:
– Споймал! Споймал!..
Народ всполошился: что случилось, кто кого поймал? Мы тоже спросонок ничего понять не можем… И тут откидывается полог палатки, и появляется сияющий Миша.
– Во! Щуку споймал!
В руке – щуренок, граммов на триста…
Вообще Миша-хохол был добродушным и на редкость скромным парнем… Уже достаточно времени прошло, мы долго служили в одном отделении. Вместе ели, спали, сидели на занятиях. Но только спустя два месяца узнали, что он воевал в Афганистане, награжден медалью «За отвагу».
Могли бы и вовсе ничего не узнать, если бы я случайно не заглянул в его военный билет, когда их у нас собирали, чтобы сделать какие-то отметки.
Он был пулеметчиком. Участвовал в боевых операциях. Мелкие шрамы на щеке, которые я поначалу принял за последствия оспы, оказались памятью об одном из боев, когда душманская пуля ударила в камень, и осколками посекло лицо.
Узнав об этом, мы зауважали Михаила и перестали подшучивать и смеяться над ним, что раньше иногда себе позволяли.
9
Суровый армейский быт утомлял. Иногда хотелось расслабиться…
В один из вечеров, когда мы, не зная, куда деваться от скуки, валялись на нарах, кто-то предложил поставить бражку. Идею охотно поддержали и уже на следующий день занялись ее воплощением.
Рудин притащил с кухни большой солдатский термос – ведра на четыре, Балашов съездил в поселок и привез пачку дрожжей. Воды в озере было достаточно… Оставалось достать сахар.
Это оказалось самым трудным. Денег у нас в данный момент не было. Поэтому пришлось экономить на завтраках и ужинах.
Неделю жили без сладкого, зато сахару накопили сколько надо. И сразу принялись готовить зелье.
Как это делается – никто не знал. Но Рудин смело взял все на себя. Под его руководством мы вскипятили воду, остудили, вылили в термос. Бросили туда сахар, кусок дрожжей и тщательно перемешали.
Сначала решили хранить термос под нарами. Потом передумали – вдруг кто из офицеров случайно заглянет?
Беляев предложил сделать тайник: вырыть в лесу где-нибудь поблизости яму, поставить туда емкость с брагой – и пусть ходит. Но Рудин был категорически против.
– А если эти гаврики наткнутся? – кивнул он в сторону соседних палаток. – Все труды прахом…
– Давайте тогда прямо здесь зароем, – сказал Балашов.
Мы согласились. Мохов сходил за лопатой и, поплевав на ладони, взялся за работу.
Жилище наше было устроено так: с трех сторон, на высоте примерно одного метра, буквой «П» располагались деревянные нары; в углу, ближе к выходу, стояла железная печурка; в центре – немного свободного места. Тут и начали копать.
Пол в палатке был земляной, точнее – травяной. Мохов аккуратно снял с поверхности кусок дерна и бережно отложил его в сторону. Внизу грунт оказался песчаным. Поэтому дело пошло быстро.
Мохов загружал песком ведра, а мы, стараясь не привлекать внимания, по очереди относили их в лес.
Вскоре тайник был готов. Мы опустили туда термос, сверху прикрыли дерном – и никаких следов.
Через два дня захотели проверить, ходит ли брага. Открыли крышку, глянули – даже признаков нет. Стали думать – почему?
– Тепла не хватает, – догадался Рудин.
После отбоя протопили печь и поставили посудину на нее. Утром заметили брожение… Прежде чем спрятать термос, чтобы подольше сохранить тепло, его обернули матрасом – нашелся один лишний.
Так и стали делать: вечером – на печь, утром – в яму.
Один раз завинтили крышку слишком плотно. Газ, скопившийся при брожении, не найдя выхода, сорвал запоры, и часть содержимого вылилась на горячую печь. Эффект был равносилен тому, как если бы палатку опрыскали хлорпикрином [8] . Стойкий сивушный запах повис в воздухе, мгновенно пропитав брезентовые стены палатки, постели, одежду.