Белый, белый снег… (сборник)
Шрифт:
– По письму?
– Нет, просто так… Хочу очерк написать о каком-нибудь механизаторе. Может, вы поможете подобрать подходящую кандидатуру?
– Очерк? О механизаторе? – Лысый напряженно задумался. – Надо посоветоваться с директором.
Он сел к телефону и минут пять безуспешно пытался дозвониться до руководства. Устав ждать, Артем вежливо спросил:
– Извините, вы-то кто будете?
– Я? – мужчина искоса взглянул на него. – Механик я, вот кто.
– При чем тут тогда директор? Ведь лучше вас этих людей все равно никто не знает.
– Надо согласовать… Мало ли, что вы там напишете, а мне потом отвечать.
– Не буду я писать ничего такого… Просто расскажу о человеке…
– А чего о нем рассказывать? – пожал плечами лысый. – Мы и так все про всех знаем… Да и нет у нас достойных.
– Как это нет? – удивился Клинков.
– А
– Но позвольте… Уборочную вы закончили одними из первых в районе.
– Ну, закончили… И что?
– Кто же у вас в поле работал? Разве не эти самые люди?
– Эти самые и работали…
– Значит, написать про кого-нибудь можно? Вот хотя бы про этого… – Артем кивнул головой в сторону кряжистого мужика, сосредоточенно рубившего зубилом зажатое в тиски железо.
– Про этого нельзя… – развел руками механик.
– Но почему? Почему? – раздраженно спросил Клинков, с трудом подавляя закипающую злость.
– Потому что разбойник он и бандит… Семь судимостей у него. Клейма негде ставить… Полгода всего, как из тюрьмы вернулся.
– Да-а… – Артем тяжело вздохнул. – Давайте тогда вон про того напишем, который гайки крутит.
– Этот вообще по сто семнадцатой сидел…
– Хорошо… А вот тот, с усами, чем плох?
– Алкаш… Пьяница беспробудный… Все из дома пропил. К тому же буйный во хмелю – жену и детишек обижает.
– А этот, на лавочке, возле батареи? Что, тоже пьяница и хулиган?
– Нет, этот парень спокойный. Не пьет, не курит, не дерется… Одно хреново – где ни присядет, там и уснет… Вот он и сейчас дремлет… А сей год, осенью, уснул прямо в тракторе. Чуть шефов наших не передавил, которые в поле работали. Наделал бы делов!.. Так что подождите немного. Сейчас я до директора дозвонюсь. Что он скажет…
Артем постоял, подумал и пошел, куда глаза глядят. По дороге его обогнал заляпанный грязью «УАЗик». Мигнув красными фонарями, машина остановилась.
– Пресса-а! – услышал он знакомый бас директора хозяйства Леонова. – Какими судьбами?
– Добрый вечер, – улыбнулся Артем. – Надо бы что-нибудь про кого-нибудь написать. Не подскажете, про кого?
– Садись… Сейчас подумаем… Ага! У нас же бухгалтер на этой неделе на пенсию уходит. Юбилей у человека… Всю жизнь в нашем совхозе проработал. Вот про него и напиши. Поехали…
Директор высадил Клинкова возле приземистого, с покосившейся оградой дома, а сам, махнув на прощание рукой, покатил дальше.
Артем открыл скрипучую калитку и, пройдя по сломанным подгнившим мосткам, постучался в дверь.
Долго никто не открывал. Потом щелкнула задвижка, и в дверном проеме показался высокий чернявый молодой мужчина.
– Здравствуйте, я к Павлу Константиновичу, – сказал Артем.
– Проходите, – зевая, ответил мужчина, пропуская его вперед. – Он скоро будет…
Пригнувшись, Клинков шагнул в темные сени и, наощупь найдя дверную ручку, потянул ее на себя. Дверь приоткрылась. Удушливый, спертый воздух хлынул навстречу. Артем поперхнулся от резкого, неприятного запаха. Так пахнет в жилище, где долгое время лежит больной человек.
– Здесь пока посидите, – указал мужчина на продавленный старый диван и скрылся в соседней комнате.
Клинков присел, куда ему указали, и огляделся. Посредине стоял большой круглый стол, покрытый выцветшей блеклой скатертью, в углу – русская печь, а рядом – большая железная кровать с резными металлическими шишечками. На ней, прикрыв глаза, лежала седая, высохшая как мумия старуха. Услышав посторонние звуки, она приподняла голову с плоской серой подушки и посмотрела в сторону Артема. Сначала взгляд ее был бессмысленен и пуст, потом в глазах промелькнула искра сознания и Клинков, подавив в себе чувство неловкости, тихо сказал:
– Я к Павлу Константиновичу.
– А-а-а? – отворив впалый беззубый рот, проскрипела старуха.
– К Павлу Константиновичу… – повторил Клинков.
– А-а-а? – опять вопросительно простонала старуха, словно пытаясь что-то вспомнить, и вдруг совершенно внятно произнесла:
– Смерти-то нет… Ни в какую… Скорей бы уж…
Потом, уже тише, забубнила что-то невнятное, и глаза ее снова заволокло туманом.
«Как это ужасно, – подумал Клинков, – лежать вот так, без движения, день за днем, месяц за месяцем в ожидании не выздоровления – смерти… Неужели без мук нельзя? Или для этого надо жить как-то иначе?.. Вон, дядя Ваня, сосед, теплым весенним утром вскопал грядку у себя на даче, выпил с устатку рюмку водки, прилег отдохнуть, да так больше
Хлопнула входная дверь, послышались шаги… Артем поднялся навстречу хозяину.
Совхозный бухгалтер Павел Константинович Зябликов оказался человеком веселым, радушным и разговорчивым. Клинков без труда выведал у него все, что ему требовалось, и мысленно уже строил сюжет будущего очерка. Перебирая разложенные на столе удостоверения, знаки отличия, пожелтевшие документы и фотографии, он случайно наткнулся на один любопытный снимок.
Собственно говоря, ничего необычного там не было. Вот только одно лицо показалось Артему до боли знакомым. На фотографии десятилетней давности среди одетых по-дачному мужчин и женщин он разглядел светловолосую девочку-подростка. На ней было простенькое ситцевое платье, в руках – букетик полевых цветов. Знакомый наклон головы, трогательная беззащитная улыбка…
– Кто это? – спросил Клинков, уже предугадывая ответ.
– Это? – хозяин поправил очки и внимательно посмотрел на фотографию. – Это Инка Юрзина… Отца-то ее я хорошо знаю. Они каждое лето сюда приезжают. Дача у них тут, у озера… Что, знакомая, что ли?
– Так… Видел где-то… – усилием воли Клинков заставил себя улыбнуться. – Ладно, мне пора.
– Куда же? – засуетился хозяин. – Мы еще чаю не пили. Сейчас, горяченького… С малиной…
– Спасибо, в другой раз.Смеркалось. В домах зажигались огни; где-то на окраине лаяли собаки; горько пахло дымом.
Втянув голову в поднятый воротник, не разбирая под собой дороги, Артем медленно брел по деревенской улице. Одиночество, тоска и отчаяние достигли такой силы, что стало просто невмоготу.
«От этой боли есть только два лекарства, – обреченно подумал Клинков. – Надо или немедленно умереть, или…»
Он свернул в сторону деревянного дома, над крыльцом которого висела освещенная фонарем вывеска – «Магазин». Потолкавшись минут пять в очереди, Артем купил то, что нужно: буханку хлеба, полкило колбасы и бутылку «Столичной».
Расположился на лавочке, под старыми лиственницами. Кроны могучих деревьев полыхали оранжевым пламенем, и вся земля вокруг была усеяна облетевшей рыжей хвоей. От этого казалось, что здесь гораздо светлее, чем в любом другом уголке придавленного темнотой села.
Внизу, метрах в тридцати, тихо плескалось озеро. От него тянуло холодом и сыростью. Верхушки лиственниц отражались в черной воде, и в набегавших волнах то и дело проскальзывали желтые блики.
Артем сорвал жестяную пробку с бутылки и, запрокинув голову, жадно припал к узкому горлышку. Сделав несколько судорожных глотков, обессилено откинулся на ребристую спинку скамьи.
В животе зажгло, теплая истома разлилась по телу, и Клинков ощутил, как слабеет в груди тупая боль – словно наркоз ввели.
«Скоро зима, – вздохнул Артем, глядя на подернутое туманом озеро. – Скоро снег…»
Он отпил еще из бутылки и печально улыбнулся. Вспомнилось, как в прошлом году, в это почти время, Инна поздравила его с первым снегом. И первый раз тогда услышал он от нее слова, которые и сейчас приводили в трепет. «Я люблю тебя!», – сказала она в телефонную трубку.
Клинков был тогда в командировке на какой-то маленькой станции, собирал материал для публикации о местном доме престарелых. Молоденькая симпатичная медсестра – городская девушка, волею обстоятельств, оказавшаяся в этой глуши и уставшая от одиночества, – не сводила с него глаз, оказывала всевозможные знаки внимания и, в конце концов, пригласила к себе на чай. Предложение сулило самые радужные перспективы, но Артем, боясь растерять чувство, возникшее после сказанных Инной слов, предпочел просидеть шесть долгих часов на станции, в холодном и пустом зале ожидания…
Клинков влил в себя очередную порцию водки, поморщился, зажевал колбасой и снова задумался.
«Интересно… Жили-были два человека, любили друг друга и вдруг, в один прекрасный день стали чужими. Неужели это возможно?.. Инка, любимая, ненаглядная, та, которая еще совсем недавно лежала рядом, прижавшись горячей щекой к его груди, и шептала: «Мне хорошо, что тебе хорошо»; та, которая могла позвонить в любое время лишь затем, чтобы сказать: «Миленький, я люблю тебя!»; та, которая чуть не расплакалась посреди улицы, узнав, что он внезапно уезжает на три дня в другой город; та, с которой было так легко и радостно, – и вдруг чужая?»
Клинков опять потянулся к бутылке…