Белый Бурхан
Шрифт:
— Я не мог увести сразу в надежное место своих людей. Через Ян-Озек удалось проскочить, но по дороге в Чендек снова наткнулись на русских полицейских. Пришлось драться вместе с кезерами Хертека, которых я увел с перевала…
— Много погибло воинов?
— Много. Но нам удалось прорваться… А где Чет?
Пунцаг медленно выпрямился:
— Пророка увезли в Бийск, в тюрьму.
Распахнулась дверь. Услышав голоса в кабинете мужа, Галина Петровна подумала, что Дельмек бредит и разговаривает сам с собой. Увидев незнакомых ей людей, испуганно вскрикнула;
— Кто
— Это мои друзья. Они приехали за мной.
— Но тебе нельзя двигаться! Ты весь в бинтах и раны еще не затянулись! Ты не можешь сесть в седло!
— Меня увезут. В горах я буду чувствовать себя спокойно и поправлюсь быстрее, чем здесь. В вашем доме слишком опасно!
— Но раны могут открыться, и тогда тебя ничто не спасет!
— Они меня все равно увезут. Это — бурханы, и их решения не обсуждают. Есть храм в горах, они меня вылечат там…
Гости уже действовали. Расстелили одеяло на полу, осторожно перенесли, на него Дельмека, начали его увязывать веревками в тюк, удобный для седла.
— Это же варварство! — всплеснула Галина Петровна руками. — Они убьют тебя! Нужны носилки, повозка…
Чочуш, с трудом подбирая русские слова, попытался успокоить жену доктора, но Галина Петровна его не поняла.
— Возьмите хоть лекарства с собой, бинты и вату!
Она кинулась к белому шкафчику с крестом, отыскала початый пузырек йода, порошки стрептоцида, пакеты с бинтами и ватой, сунула в руки Чочуша:
— Дельмек знает, умеет!
— Пасип балшой.
Закрыв лицо руками, Галина Петровна выскочила на кухню, чтобы собрать корзину съестного на дорогу. Но, когда вернулась в кабинет, ни гостей, ни Дельмека уже не было. Только сиротливо поскрипывали распахнутые настежь двери.
Галина Петровна направилась к кушетке, чтобы убрать испачканные кровлю простыни, и обомлела: на столе в столбе солнечного света ослепительно сверкала горка больших золотых монет с изображением косого изломанного креста в замкнутом круге.
А Федор Васильевич в это время рассказывал ротмистру Маландину о событиях в Бересте — об убийстве работника-алтайца, о целом возе винтовок, привезенных старшим Лапердиным из Бийска, о бандитской группе Винтяя Лапердина, о беспокойстве алтайского населения окрестных деревень в связи с этим.
— Факты и логика говорят то, господин ротмистр, что стычка с алтайцами еще до начала молений в долине Теренг была спровоцирована русскими! Алтайцы вынуждены были прибегнуть к самообороне, чтобы остаться в живых!
Маландин хмыкнул: все рассказанное доктором не было для него убедительным. Скорее, русские вынуждены были защищаться от алтайцев убийство священника, организация поджога дома одного из Лапердиных, трупы двух русских кержаков, найденные по дороге в Бересту… Лапердины обязаны были как-то охранять себя и свое хозяйство!
— Вы предвзято подходите к семье Лапердиных вообще и к самообороне русских от алтайцев в частности! — ротмистр щелкнул массивным портсигаром, ловко бросил в рот папиросу. Скорее правы не
Федор Васильевич снял пенсне, склонил голову, смотря поверх прически жандармского офицера беспомощными близорукими глазами. Он уже понял, что поп из Бересты его опередил, выдвинув свою версию. И чтобы теперь ни говорил Гладышев, какие бы новые факты ни приводил, они только будут добавлять лишние звенья в сушествующую у Маландина схему.
Ротмистр чиркнул спичкой, прикурил свою папиросу, дождался, когда спичка догорит, изогнувшись крючком, растер уголек в пальцах. Потом быстро взглянул на доктора:
— У меня фактов больше. Могу даже сказать вам по секрету, что Техтиек, который купил у Торкоша табун коней купца Лапердина, военный вождь бурханов! И кони ему были необходимы для своих головорезов… Скажу еще больше найденный труп Техтиека — имитация, вводящая в заблуждение русскую полицию. Хан Ойрот и Техтиек — одно и то же лицо… Некоторые из арестованных нами бурханистов в один голос утверждают, что Техтиек вербовал людей для бурханов, а тех, кто отказывался, убивал. Так что и все найденные трупы можно отнести на его счет… Что же оставалось делать Лапердиным и другим богатым раскольникам? Брать в руки оружие! Им было что, в конечном счете, защищать… А вашим алтайцам защищать нечего, им более сподручнее брать чужое!
— У алтайцев нет воров, — бросил Федор Васильевич холодно. — Этот сапог только русскую ногу давит…
— Я думаю об этом предмете иначе! Маландин меланхолично пускал дымные бублики к потолку и внимательно следил за их метаморфозами.
Доктор поднялся:
— Я могу идти, господин ротмистр?
— Я очень сожалею, господин Гладышев, но вы меня ни в чем не убедили, а еще более усилили мои подозрения в отношении вас. Думаю, что ваше участие в деле бурханов, хотите вы того или нет, было не пассивным, а достаточно активным!.. Но я не буду предъявлять вам ордера на арест и обыск. Но расписку о своем невыезде из Горбунков до окончания следствия по делу бурханов вы должны мне оставить. Перо и бумага на столе!
Маландин бросил окурок на пол и придавил его сапогом.
Ротмистр прожил в Горбунках пять дней и уехал ни с чем, допросив всех оставшихся кержаков и исписав гору бумаги. Перед отъездом, явно чем-то озабоченный, зашел к Гладышевым, уже вполне уложившимся в дальнюю дорогу. Этот визит немало удивил Федора Васильевича — ведь расстались они два дня назад отнюдь не по приятельски…
— Удивлены? — спросил гость.
— Не очень, в общем-то… Вы пришли с обещанным обыском?
— Нет, господин доктор… Я долго думал над вашими словами и пришел к выводу, что вы не так уж и парадоксальны! Мы действительно ведем себя с этими инородцами, как медведи в посудной лавке… Разрешите мне сесть?