Белый Бурхан
Шрифт:
В обед повстречал Игнат старшего сына и воочию убедился, что поиссяк на роже Винтяя издевательский ухмыл - от него уже сбежало к хану Ойротову несколько работников, прихвативших не только коней и оружие, но и потаенную кубышку с золотишком, зарытую на огороде...
А вечером, уже после молитвы, на которую Игнат все свое семейство поставил, Винтяй заявился с мировой:
– Покуражились и - будет! Совместно нам теперич господь велит держаться...
– Не трогай господа!-притопнул Игнат ногой.
– Не товар он у нас, не в продаже!
– Ладно!
– отмахнулся Винтяй от его строгости.
– Что-то нам с ордой, мужики, делать надо... На цепь с замком кажного не посадишь-от!
Игнат не отозвался - только бровями шевельнул.
– Люди сказывают, - осмелел Винтяй, - ружьишки ты привез... Уступи половину в двойной цене!
Игнат опять не отозвался.
Попробовал было поддержать разговор старшего брата Серапион, но отец прицыкнул на него. Феофил же вообще смотрел мимо головы Винтяя и только ждал момента, чтобы сгрести его за шиворот и вышвырнуть на этот раз в распахнутое кухонное окно.
Но заговор молчания не обескуражил Винтяя:
– Не волки жа мы в лесу, родня в деревне! Али не так? Ну, посерчали друг на дружку, показали карахтеры и - хватит! Не глоть жа нам друг другу рвать! Теперь всех и кажнова одна беда гнет-от!
И снова никто уст не раскрыл в ответ на его речь.
– Аль позапечатали уста? Онемели?.. Я жа с душой к вам-от, ей-богу...
– Бога не трожь!
– снова не выдержал старик.
– У нас он свой - чистый, а у тебя - лжа, щепотниками выдуманная!..
Винтяй махнул рукой и ушел как побитый.
Игнат строго взглянул на сыновей:
– Замириться вам всем приспичило с ним? Миритесь! А меня, вота, от срама такого - отставьте... Я одних штанов на двух базарах ишшо не продавал!
Он удалился в келью и допоздна простоял на коленях перед иконами, но внутренний голос опять не отозвался на его искренность.
"Злопамятен стал, гнев содержу! От того все.
– Игнат привычно повернул ключ, закрывая келью.
– А в том ли истинная стойкость веры-то?"
Спал Игнат плохо, и снились ему пни в лесу. Много-много пней, будто лес кто литовкой косил, а не топором рубил. Рассказал свой сон жене. Ульяна сразу же заревела в голос:
– Ой, беда грядет, батюшка! Это же мы сами с тобой повырубили-повыкосили наш лесок-то!.. Ой, быть черной беде, чует мое сердце!
Как кипятком обдала! Игнат выскользнул из-под одеяла, босой, в одних кальсонах побрел через весь дом к келье и только тут, у запертых дверей, вспомнил, что при нем нет ключа.
"Вот и господа стал на замок закрывать! А хорошо ли это, не великий ли это грех?.."
Мысли текли липкие, чужие какие-то, будто взятые у кого в долг. Игнат понял, что это - страх.
Долго ломал голову отец Капитон, как бы ему сподручнее подступиться к старику Лапердину, прибывшему из главного миссионерского центра с ворохом новостей и прелюбопытных покупок. У иерея сверлила мозг одна идейка, которая никак не могла
Случай выдался нежданный. Игнат Лапердин сам пожаловал к православному попу! Но не взошел на крыльцо, а постучал батогом в глухо застегнутый ставень:
– Выйди на миг, Капитон! Разговор у меня к тебе есть...
Отец Капитон занозы выдавил наружу, распахнул окно вместе со ставнем:
– Помилуй бог, Игнатий Селиванович! Зачем на уд удице-то? В дом заходите! Не турок я - христианин!
– Нет, Капитошка. Дело у меня - греховное, срамное, при образах про него глаголить никак не могу... Выйди до ветра!
Иерей благодарно обмахнулся на домовой иконостас, едва не подмигнув апостолу Иоанну со скрижалью в руках. Выметнулся на крыльцо, поклонившись чуть ли не в поя:
– Рад, зело рад, Игнатий Селиванович!
"Ишь ты!-ухмыльнулся в седую бороду старик Лапердин.
– Даже навеличивает от радости! Не трепещи, Капитошка, не в православие твое перекрещиваться пришел, по нужде проклятущей осрамился!"
– Вот я зачем к тебе, поп... Надобно с паствой твоей на весь сурьез поговорить о калмыках наших. Гнать они собрались нас с тобой в пески, к китайцам... И Бурхан-басурман этот со своим новым ханом Ойротовым на веру христианскую и власть давят! От них крестом да кадилом не отмашешься... Дубье, а то и посильнее что пришла крепкая нужда в руки брать!
– Ваша правда, Игнатии Селиванович!-вздохнул иерей.-Прямая смертная беда грядет! Епархия и та умнее писать стала приходам своим о той беде...
– Твоя епархия мне не указ!-отрезал Игнат.-Я пока что, слава господу, своим худым умишком живу, а не чужим богатым умом!.. Мои людишки с сынами идут днями отбивать христову веру у хана Ойротова, сукинова сына!.. Ну а ты, поп, как знаешь... Можешь теперич свою артель сколачивать, можешь с людишками к нашей артели прибиваться... Дубье и ружьишки, само собой, сыщем. Не с голыми руками воины пойдут в бой тот!
– Приход, у меня сам знаешь, Игнатий Селиванович,- отвел глаза в сторону отец Капитон, - на одних подаяниях маюсь... Не то, что на ружьишки на вилы-тройчатки не сыщу капиталов в моей скудной наличности!
Игнат понял: и тут нужен рубль-колесо, чтоб дело покатилось-поехало! Он усмехнулся лукаво в бороду: никак продается поп-то? Можно и купить!.. И тотчас стер рукой ту не к месту пришедшую улыбку:
– В святом деле помочь-не грех! Ладно, подошлю к тебе свово Яшку... Токмо и ты, Капитошка, не сиди в лопухах, а жару поддавай с амвона своим православникам! Завтра же заглаголь, что положено! И с Винтяем, сыном моим окаянным, потолкуй... Тебе сподручней, ты не в раздоре с ним... Хучь и супротивник он мой во всем, а токмо и он святое дело веры нашей порушить супостату не даст!