Белый Бурхан
Шрифт:
стыл ужас:
– О, бурхан!..
И вновь потеряла сознание...
Бабыя учили всем тайнам врачевания. Но где взять травы? Только в Маймачене, у торговцев! Но для этого опять же нужны деньги... Выхода не было - с конем или дзи надо было расставаться.
Базар он нашел быстрее, чем думал. Да и сам город был не так велик, как о нем говорили те, кто побывал
в Урге.
Шумная, пестрая, говорливая толпа водила бесконечные хороводы возле торговцев, имеющих свои постоянные места; толклась у прорицателей и толкователей снов; крутилась возле гирлянд поясов, дэли, тэрлэгов, рядком
Лавчонку торговца травами Бабый нашел в самом пустынном и грязном углу базарной площади, где продавали лошадей, верблюдов, ослов и яков. Это был седой, полуслепой и почти совсем глухой старик с сухими жилистыми руками и белым тюрбаном на голове. Шапка ученого ламы лучше всяких слов убедила Бабыя, что он нашел то, что ему надо. Подошел к лотку, перебрал пучки трав и корешков, запустил пальцы в горки сухих ягод, лишайников и грибов, но того, что ему было необходимо для приготовления лекарства для девушки, на лотке у старика не оказалось У него был в основном ходовой товар для смягчения дряблой кожи лица, для заживления язв и ссадин, от кашля и головной боли, сердечные и желудочные препараты.
Старик уже понял, что к нему подошел не простой покупатель, которому корешок простой травы можно выдать за женьшень, а сухие листья вяза - за бадан.
– Что вы ищете, доромба?
– Ирный корень, маун, оман, истод, калган. Но у тебя их нет, достопочтимый лхрамба!
– Я - доромба, как и ты. Одним травам быть еще рано, другим - поздно. Но дома у меня есть кое-что и для тебя!
– Мне надо срочно Умирает человек, которого я могу спасти!
– В Урге каждый день кто-нибудь умирает, доромба - Старик убрал ладонь от уха, начал завязывать концы у тряпки, на которой были разложены травы Если ты пойдешь со мной, то тебе придется уплатить и за убыток, который я понесу на торговле.
Бабый кивнул и вынул дзи Полуслепой старик разом прозрел и жадно схватил драгоценные бусы. Сначала он попробовал один из камней на зуб, потом поставил его против света, повернул так, чтобы серебряными искорками засверкали таинственные знаки.
– Двести серебряных рупий!
– вскрикнул старик придавленно.
– Триста рупий и всю лавку с травами впридачу!
– Твои травы ничего не стоят, - покачал Бабый головой - Можешь взять за них моего коня, а дзи я тебе могу отдать даром, если ты согласишься приютить и вылечить одну девушку.
Старик с явным сожалением вернул бусы. Лицо его сразу стало замкнутым и строгим.
– У меня два сына и, принимая в дом чужую девушку, я принимаю вместе с ней тяжкий грех на душу. А мне нельзя рушить мою карму.. Травы могу тебе дать и так: твой конь мне тоже не нужен, а доброе дело зачтется небом! Может, все-таки, уступишь бусы дзи за деньги? Но больше триста рупий я дать за них не могу - это весь мой капитал, собранный за много-много лун на этом базаре.
Бабый задумался: триста рупий ему не помешают - девушку не только надо будет лечить, но и кормить.
– Хорошо, доромба. Я продам
– Нет, но я обернусь быстро!
– Хорошо, я буду тебя ждать. Назови мне цены товара, и я...
Но старик уже семенил далеко от Бабыя, а скоро и совсем потерялся в базарной толпе.
Старик-торговец ходил очень долго, и Бабый опоздал. У домика девушки он увидел большую толпу, и это вначале его удивило - несколько дней к ее дверям никто не подходил, а стоило только возле них остановиться случайному путнику, как любопытство взяло верх над предрассудками.
– Он!
– заверещал какой-то мальчишка, тыкая в Бабыя пальцем.
– Он подъезжал, он заходил, он и убил ее!
И тотчас отлетел в сторону от подзатыльника, подвешенного крикуну молодым угрюмым парнем:
– Не видишь, щенок, что он - лама!
И, прижав руку к сердцу, склонился перед Бабыем.
– Что случилось?
– спросил тот, уже догадываясь об ответе и .проклинав в душе себя и старика, с которым связался.
– Лхагва умерла. Она должна была умереть после того, что с ней сделали эти подлые и грязные цирики!
– Лхагва?
– переспросил Бабый.
– Но и сегодня - среда! Значит, она умерла в тот день, в который родилась и в честь которого носила свое имя?
– Помолись за нее, лама, - понурил парень голову.
– Она была хорошая девушка... А к небесам мы ее проводим сами.
Так вот почему к ней никто не заходил! Ее соседи просто боялись цириков, которые могли вернуться сюда в любое время.
– За что они ее?
– спросил Бабый.
– В тот вечер не она одна попала в беду, - вздохнул парень.
– Мою сестру тоже нашли мертвой. Они даже отрезали ей голову и груди, распороли живот...
– Как ее звали?
– Олзийбат.
– Может, ты знаешь имена и других пострадавших девушек? Назови мне их всех!
Парень кивнул, но тут же обернулся на шум, прокатившийся по толпе, пробормотал слова извинения и поспешно отошел от ламы, замешавшись среди людей.
– Цирики! Цирики идут!
– закричал мальчишка, минуту назад награжденный подзатыльником.
– Те же самые, что и три дня назад здесь были и ловили девчонок!
Бабый поднял голову: на дороге серо-зеленой лентой в клубах коричневой пыли колыхалась толпа вооруженных всадников, горланящих непристойную песню.
Толпа, окружившая домик умершей девушки, заметно поредела, теперь у его облупившихся стен и распахнутой настежь двери боязливо жались несколько старух и мальчишек - одни не успели уйти, а другие остались, пригвожденные любопытством. Бабый тронул коня и поехал навстречу солдатам.
Он и сам не осознавал, что делает, и не знал, что будет говорить солдатам, которых не останавливали ни кровь, ни слезы, ни визги страха, ни вопли ужаса. Но он не мог поступить иначе - он обязан был сказать этим вооруженным людям, что их оружие получило благословение неба для борьбы с врагами, а не с собственным народом - братьями, сестрами, отцами и матерями; что их грязные поступки будут осуждены небом и прокляты людьми; что рано или поздно, но их всех ждет наказание за невинную кровь и за бездумно погашенные жизни...