Белый Бурхан
Шрифт:
Проводив равнодушными глазами последнего всадника, исчезнувшего в облаках желтой пыли, дугпа Мунхийн повернулся к Батнору:
– Возьми моего рысака-хулэга и дай мне взамен двух твоих лошадей! Сегодня мы покидаем твое урочище, дорога наша не может ждать, как не может ждать и небо!
Батнор послушно склонил голову, а Чочуш, сообразив в чем дело, возмутился до глубины души: "Моим конем торгует, как своим! Даже не спросил, согласен ли я на такой обмен! А может, он уже превратил меня в козявку, которую держит в кулаке, а мне кажется, что я
Что делать, Чочуш еще был молод и глуп и не знал пока самого простого чудеса стоят дорого, и если даже они делаются для одного или двух человек, то в этом есть необходимость. Черный колдун же предпочитал делать чудеса для многих. Если он и не достигал желаемой цели, то все равно создавал легенду, миф, сказку, а они тоже для людей необходимы!
В этом сомоне им больше делать нечего, пора уезжать, но дугпа Мунхийн не торопился, убежденный в том, что хорошо начатое дело не доведено до конца и его надо закрепить, сделать своим приверженцем хотя бы одного из членов семьи пастуха Батнора.
Он многое знал и многое умел, сила его волевого воздействия на людей не имела себе равных даже в родном монастыре, и, отпуская его в странствие, Главный Хранитель Огня и Темный Владыка был убежден, что не пройдет и сорока лун, как длинные уши степи и пустыни услышат, а длинные языки людей принесут добрые вести о великих подвигах Куулара Сарыг-оола.
Дугпа Мунхийн встал, холодно и зло посмотрел на Чочуша и вторично приказал ему позвать жену Батнора. Парень повиновался. Родна долго не соглашалась, плакала от страха, повторяя:
– Я боюсь его, хубун! Я - женщина, у меня - дети! Вмешался сам Батнор:
– Он уже сделал нас самыми знаменитыми людьми пустыни. Разве одного этого тебе мало, чтобы не бояться, а уважать этого святого? Иди! И не смей ему перечить ни в чем!
Родна повиновалась. Когда они пришли в гостевую юрту, дугпа Мунхийн, подобрев только глазами, кивнул им. И хотя его лицо оставалось таким же суровым, каким оно было всегда, голос стал тихим и вкрадчивым - будто большой и сытый кот замурлыкал на всю опустевшую степь:
– Слушай, женщина, священные слова самого Гэссэр-хана и не уставай повторять их всем! Мир погряз в пороках, и уже нет в степи людей, верящих знакам неба. Люди довольствуются только тем, что ставят шесты с флажками, на которых написаны слова молитв, - чадары - возле своих юрт. Этого мало! Оскудела ваша щедрость, и ламы влачат жалкое существование, а ведь каждый кусок лепешки вернется к вам мешками ячменной муки, каждый глоток кумыса бурдюками его, каждая кость, которую вам жалко бросить даже собаке, стадами овец!
– Да, багша!
– прошептала женщина, не в силах унять дрожь.
– Над священными субурганами уже встает таинственный неземной
– Да, багша!
– всхлипнула жена Батнора.
– Встает воинство Гэссэр-хана! И я - его первый посланник и вестник, говорю вам: трепещите, если нарушили пять мирских правил жизни! Колесо закона вертится! Стрелы оттягивают колчан! Каждый восставший против Шамбалы будет поражен во всех делах своих! Не тучи, но молнии будет он видеть в свою последнюю ночь! И другой вестник - не я - встанет в столбах света!
– Да, багша!
– зарыдала Родна.
– Что же нам всем делать теперь, если судьба наша так страшно предопределена небом?
– Исполнять первых пять заповедей: щадить все живое, соблюдать целомудрие, воздерживаться от лжи, не воровать, не пить без меры араку! А главное - быть щедрыми для монастырей и храмов, ждать священных примет будущего! Из великого царства путь уже указан, и скоро воссияют на небе семь звезд, которые откроют ворота Шамбалы и сам по себе отвалится камень Гума, под которым лежат великие заветы!
Родна вытерла слезы и робко прошептала:
– Я запомнила все ваши слова, багша.
– Повтори!
И на глазах Чочуша снова случилось чудо - Родна поднялась, окутанная в алый шелк, и ее голос зазвенел серебром, слово в слово повторяя все сказанное дугпой Мунхийном. Черный колдун удовлетворенно кивнул:
– Ты, женщина, носишь свое имя по праву! Родна смутилась и выскользнула из юрты, снова став такой, какой была, в том же синем дэли и с платком вместо пояса. Дугпа Мунхийн сурово сжал губы и резко повернулся к Чочушу:
– Собирайся!
Жарко. Душно.
Куулар Сарыг-оол отломил кусочек аарула и положил его в рот. Но кисловатое сушеное молоко не уменьшило жажды. А пить - нельзя. При такой духоте и жаре можно пить только кипящий ключом соленый зеленый чай, снимающий жажду и придающий упругость мускулам. Но нет места, где можно было бы остановиться хоть на миг - пустыня. Та самая страна Шамо, о которой сложена так много легенд и поется так много грустных и героических песен.
Камни. Песок.
Появились барханы, поросшие игольчатым алтын-харгалом, а до синеватых причудливых скал, где в узких и глубоких ущельях текли ледяные ручьи и все лето стоял" приятная прохлада, благоухали травы и цвел шиповник, - еще далеко. В таких ущельях паслись стада и жили суровые люди пустыни, про которых говорили со злостью и завистью: "Они сами, как камни, и мысли их, как песок - жаркие и текучие!" И еще говорили: "Лучше быть ханганским быком, чем гобийским человеком!" Но сами жители пустыни на свою судьбу не жаловались и, пожалуй, не променяли бы свои раскаленные камни на Гурван Сайхан, где всегда хорошая охота и легкая жизнь