Белый Бурхан
Шрифт:
Люди спешились и вели караван в поводу, старательно и аккуратно обходя черные дыры на белом. Но их слишком много - караваны этой дорогой идут часто, и соль не успевает заклеивать раны в своем панцире. Соляная корка местами почти не держит человеческий вес гнется под ногами, выдавливая зловещую рапу наружу. Она разъедает соляной покров еще и сверху, не успевая застыть причудливыми натеками. Но люди и животные спешат - задерживаться нельзя ни на мгновенье, любая остановка или задержка губительны. Лишь там, где пустыня выгибается вверх и сверкает на солнце гранями
Страшная часть пути! И как бы ни пугали ужасами "суры" - болезни перевалов, Цайдам намного коварнее и злее...
Уже к полудню потеряли почти всех коней и пять верблюдов. Груз с них не стали снимать, не стали и пристреливать погибающих животных - не до них. Солнце становилось румяным, как яблоко, и только перевалив на вторую половину неба, снова начало бледнеть. Снизу, из степи, потянуло жарким ветром. Люди на ходу снимали с себя все и шли почти голыми. Блестела соль на спинах, разъедая царапины и потертости, залепляла глаза и уши, нарастала коркой на губах. Один за другим стали падать люди. Их поднимали, вели за собой, но они снова падали, обессиленные...
К вечеру стали попадаться камни с жухлыми клочками травы. Потом камни, по которым уже можно было переступать, не боясь угодить в дыру с рапой. На траву жадно накинулись верблюды и даже ударов погонщиков не чувствовали. Да и сами люди готовы были есть эту горькую и, по-видимому, ядовитую для всех желудков траву!
Неожиданно повалил снег, похожий на соль. Он даже на вкус казался соленым. Потом заблистали белые молнии, не издавая грома. Погонщики и ховраки повеселели:
– Кто-то здесь новичок и потому особенно грешен перед духом Ло! Надо принести его в жертву!
И все с хитринкой поглядывали на молодого ламу.
Показались первые палатки тибетского сторожевого поста. По перевалу разгуливали грязные люди в истерзанных шубах, покрикивая на Поднимающийся им навстречу караван:
– В один ряд! В один ряд!
Добившись относительного порядка, затребовали караван-бажи к себе. Жамц о чем-то долго говорил со стражниками, потом вернулся к каравану.
– Придется сдать все оружие! Уже и в Нагчу нельзя входить с тем, что убивает!
Горка оружия показалась стражникам подозрительно малой, и они сами начали обыскивать караванщиков и ховраков, плотоядно поглядывая на тюки. Но Жамц их успокоил:
– У нас не торговый караван, мы везем в Лхасу священный груз!
Стражники посоветовались между собой и объявили, что караван не пойдет дальше, пока не будет получено разрешение генерала-дибу пограничной стражи.
Жамц отозвал в сторону доньера стражников, протянул ему горсть разнокалиберных монет, но тот только засмеялся и вынул из кармана длинные радужные полосы бумаги с черными китайскими знаками и красными печатями.
– Сейчас в Тибете ценятся только эти деньги2.
– Бумага?
– удивился Жамц.
– Какие же это деньги?!
– Тогда, караван-бажи, плати золотом... Можно серебряными линами... Китайские монеты с шестью и семью знаками мы не берем!
Жамц
– Разве деньги императора - уже не деньги?
– спросил Жамц насмешливо. Тогда я буду ждать дибу.
Но доньер уже почувствовал поживу и поспешно согласился на китайские монеты. Потом стражники делили деньги по каким-то своим правилам и потому остались обиженные, которые сразу же устроили драку, расквасив носы и наставив синяков под глазами друг другу. Наблюдая за их потасовкой, Пунцаг шепнул Цулунбату, оказавшемуся рядом: "Не кажется ли тебе, что эти стражники ничуть не лучше голаков?" Хранитель ширетуя кивнул: "И голаки, и стражники одинаковы!"
Закончив драку, стражники разрешили каравану следовать дальше и даже вернули кое-что из оружия. Пунцаг, принимая наганы, сразу заметил, что они не его и далеко не все патроны подходили по калибру, но спорить и жаловаться не стал...
Когда отъехали т сторожевого поста на приличное расстояние, Жамц распорядился сделать привал, чтобы подкрепиться и привести себя в порядок. Тут же бегло определили потери. Они оказались немалыми, но могли быть и большими: дорога через Цайдам и перевалы никогда не обходилась без дани!
Не успел Пунцаг сбросить с плеч тибетскую шубу и плеснуть в лицо водой из ручья, как за его спиной остановились четверо тибетских лам в красно-желтых халатах. Они спустились с соседнего перевала, на который их каравану только еще предстояло взойти, и приняли его коричневый халат и петушиный гребень шапки за знаки караван-бажи. Все остальные были одеты по-дорожному и не привлекли их внимания. Пунцаг отер мокрое лицо чистым платком, спросил:
– Вы о чем-то хотите говорить со мной, ламы?
– Мы - мастера мистерий и хотели бы предложить вам и вашим людям цам очищения, который никому не повредит.
– Кто из вас старший?
– Мы все гэцулы.
– Решите сами, кто из вас будет говорить с караван-бажи. Он тоже лама, гэлун. И он ведет в Лхасу этот караван.
Ламы переглянулись: слова Пунцага им пришлись явно не по душе. Подумав, трое кивнули на четвертого:
– Он будет говорить с караван-бажи. Десрид.
– Иди за мной, Десрид, - пригласил Пунцаг.
– Гэлун отдыхает в желтой палатке.
Жамц ничуть не удивился гостям. Он знал о бродячих мастерах мистерий, дающих представления путникам и накорпам, но в такой глуши и так далеко от Лхасы не ожидал их встретить.
– Мистерия не повредит моим людям, - согласился он, - но мне нечем вам заплатить! Стражи перевала стали брать слишком дорого с каждого каравана.
– Мы - нищи, караван-бажи, - вздохнул Десрид.
– Что дадите, то и возьмем. Даже шо, не говоря о китайских монетах... И еще нам нужен один верблюд.
– Верблюд?
– удивился Жамц.
– Вы будете возить на нем свою поклажу?