Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Все веснушки на Киндее побледнели.
— Говори, узда старая, видел мальчишек?
— Выйдем, сударь…
Буланый жеребец шута стоял над кормушкой с отборным ячменем, но есть тоже не желал.
Киндей, не дожидаясь пинка или зуботычины, нырнул под кормушку, вытащил проклятую черно-кудесную иголку, хотел спрятать ее в кулаке, но Ироня отобрал.
— Ищи! — и швырнул иголку в кучу сена.
Буланый резво принялся за ячмень.
— Врать не смею, господин, — быстро заговорил Киндей. — Были они тут с неделю как. Но у меня все места были заняты,
— К сопернику сам отправил? — не поверил Ироня. — Да и не многовато ли постоялых дворов для полузабытой дороги? Ну, пойдем туда!
— Некуда идти, ваша милость. В ту же ночь сгорел он, супостат.
— Как сгорел?
— Обыкновенно, ваша милость. Может, мальчишки с огнем баловались, может, еще что…
— Пошли, вибрион ластоногий! Веди!
Потом Ироня долго бродил по пепелищу — переворачивал горелые балки, разгребал золу мечом, склонялся над заинтересовавшими его предметами.
Нашел и человеческие останки. Застыл, держа в каждой руке по черному черепу.
— Нет, — сказал он с облегчением. — У моих зубки были один к одному, а эти оба карзубые…
— Вот и славно, вот и любо… — присоединился было к его радости Киндей, но шут сгреб его за ворот и поднял над землей.
— Говори, — сказал он. — А то такой же станешь! Говори всю правду, я хорошо слышу, когда врут…
— А за настоящую великую тайну помилуешь? — с надеждой спросил Киндей. — Есть у меня для тебя тайна…
— Послушаю — может, и помилую, — решил Ироня.
— Они еще прошлым летом объявились…
— Кто объявился?
— Немтыри эти!
— Я же тебя про мальчишек спрашиваю!
— Да я и говорю — только с самого начала. Пришел десяток немых, все в черном. Между собой на пальцах изъясняются. А один все же говорящий. Вот он и говорит: «Нет ли у вас мертвых тел на продажу?» Я отвечаю: «Да кому они нужны, покойные-то? Ведь это же совершенная дрянь!» А он: «Очень даже не дрянь. По золотому за тело платить будем». Дорога-то наша не из многолюдных, сплошные убытки. Вот я и соблазнился. За такие деньги, говорю, я вам весь здешний погост перекопаю. У нас всякое бывает: драки, поединки… Тех, кто в дороге захворал, у меня оставляют, да не все выздоравливают…
Короче, навалил им полную телегу. Говорун поворчал, что останки несвежие, но расплатился. Через год, говорит, опять приедем, готовь товар. Сел за возницу и поехал. Немтыри пошли следом, но в отдалении — почему-то кони от них шарахались, как от медвежьего сала.
А где я ему мертвяков-то наберу? Травить всех подряд проезжающих?
На счастье, у меня сосед объявился. И как-то враз. Должно быть, маг немалого ранга, хотя что бы здесь магу делать, в нашей глуши? А только не было с вечера никакого дома и никакой вывески, утром же гляжу — стоит. И моей завалюхе с ним не равняться. Хоть уходи с насиженного места — все, кто побогаче, норовят у него остановиться.
А потом стал замечать — в дом-то постояльцы входят, а вот оттуда — не очень…
Я хозяина этого, Нормана, взял за грудки. Или донесу,
— Все? — спросил Ироня и достал кинжал.
— Все… Э, господин хороший, я ведь тебе великую тайну про скупку мертвых рассказал, как договаривались!
Шут усмехнулся.
— Недорого твоя тайна стоит. Не к тебе ведь одному эти немтыри заезжали. Слухи о том ходят уже давно, только руки не доходили проверить. Или лучше не марать мне благородный клинок, возчикам тебя отдать?
Киндей затрясся:
— Я старый человек, мне и так жить недолго! У меня детей мал мала меньше, мне их на ноги надо поставить!
Ироня похлопал его по плечу.
— Жить осталось мало, а детей поднять рассчитываешь? Да нет, крепкий ты еще… Много вреда можешь принести… Сам теперь начнешь резать людей, ляп тебе в текст!
— Нет! Нет! Я крови боюсь!
— Или все же повесить? — раздумывал Ироня. — Приезжали снова твои немтыри?
— Нет еще! Жду! А отрокам я наврал, будто они уже здесь, да такие страшные! Они и вправду страшные!
— Знаю, — сказал Ироня. — Видел уже одного. Как же тебя в живых оставлять? Ты еще, чего доброго, навстречу им побежишь, предупредить захочешь…
— Искуплю вину, только жить оставь! Созову мужиков с хуторов соседних, мы всех повяжем и в столицу пригоним!
— Нет тебе веры, — вздохнул Ироня и вынул кинжал из ножен.
Киндей наконец-то догадался пасть на колени.
— Отец родной! Не режь, не вешай! Я тебе другую тайну поведаю, совсем страшную! Государственную! Ее, кроме меня, лишь сам король знает…
— Да ну? — не поверил шут. — Откуда бы такая срамотень, как ты, знала королевские тайны?
— Так ведь не всегда я проживал в глуши! — горячо заговорил Киндей. — Я некогда в Столенграде был первый могильный вор! Меня так и звали — Гробокоп-один! Я всегда знал, кто из богатеньких помер и где похоронен. Не одного обчистил, да так, что на могилах и следов не оставалось.
А когда королем стал Стремглав, всем ворам пришлось туго — ну да ваша милость о том лучше меня знает, вы ведь человек непростой, хоть никогда я вас раньше и не видел. Жил я себе тихонько в домишке за Рыбным рынком, жил, да весь как есть прожился. Если бы не бедность, нипочем бы не пошел на такое…
Покуда королеву не заточили в башню, ее ведь всякий мог увидеть — на праздник, к примеру. И ожерелье ее из эльфийского камня колорита. Я в камнях-то разбираюсь. Давно мне это ожерелье пришлось по сердцу. За него в Немчурии мешок денег могут отвалить. Ну, потом началась вся эта заваруха…