Бен Гурион
Шрифт:
Все более и более обеспокоенный Шарет созывает своих друзей по Рабочей партии Израиля, большинство из которых осуждает Лавона. Только Эшколь выступает против его исключения из правительства и призывает Шарета «сделать все возможное и остановиться, пока не поздно». Все помнят об угрозе Лавона покончить с собой и, возможно, именно в этом кроется объяснение того, почему руководители Рабочей партии Израиля никак не придут к однозначному решению. Отчаявшись, они отправляются за советом к Бен-Гуриону. На этой стадии «Дело Лавона» и все, что с ним связано, тщательно засекречено Израилем. Министры, не принадлежащие к Рабочей партии Израиля, равно как и члены Кнессета, даже не подозревают, что происходит в верхах.
Однако 27 января 1955 года военный трибунал города Каира
1 февраля делегация представителей «высшего ранга» приезжает в Сде Бокер. Мнение Бен-Гуриона выражено четко и ясно: «Лавон должен уйти!». Вечером об этой встрече узнает некое заинтересованное лицо, и на следующее утро одна из газет сообщает, что в Сде Бокер прошли консультации по вопросу о «внутренних перестановках в составе кабинета министров — членов Рабочей партии Израиля». Это тяжелый удар для Лавона, и он подает Шарету заявление об отставке. Можно было подумать, что выход из критической ситуации найден, если бы в заявлении Лавона не было одного маленького абзаца:
«Я оставляю за собой право сообщить партии, а также комиссии Кнессета по иностранным делам и обороне о причинах моей отставки. Я не намерен публично брать на себя ответственность за египетское дело, и никакая партийная дисциплина не заставит меня сделать обратное».
Руководители Рабочей партии Израиля, намеревавшиеся не предавать это дело огласке, пересматривают свою позицию и просят Лавона остаться. Именно на это он и рассчитывал; теперь он считает свою позицию достаточной крепкой, чтобы открыто заявить о требованиях, которые он выставил Шарету еще во время работы комиссии: отставка Шимона Переса и Биньямина Джибли, радикальная реформа министерства обороны.
Чтобы его успокоить, Шарет готов на любые уступки. 11 февраля без ведома начальника главного штаба он вызывает к себе Джибли. Рассказывает Нехемия Аргов:
«Премьер-министр сказал ему, что совершенно ясно, что Биньямин [Джибли] не совершал этих действий [в Египте] без соответствующего приказа, но что он должен был не допустить его выполнения, даже если бы приказ исходил от самого министра обороны, и что он соответственно был вынужден снять с себя обязанности начальника секретного отдела. Биньямин был поражен. Он пробормотал что-то невнятное, повторяя, что это несправедливо. Если его снимут с должности, он расскажет всем о причинах своего увольнения и не уйдет в отставку по собственному желанию. Премьер-министр вызвал начальника главного штабы Даяна… и сказал ему, что единственным условием, при котором Лавон согласен остаться на посту, является немедленная отставка Биньямина и Шимона Переса. Значит, Джибли должен уйти. Начальник генерального штаба говорит Шарету: «Пять евреев пришли к выводу, что должен уйти Лавон. Это Шарет, Дори, Ольшан, Саул Авигур и Бен-Гурион. Они признали, что имя Лавона связано с бедой. Но вместо того чтобы тихо смотать удочки, он требует невинных жертв. Как можно это оправдать? Если иного выхода нет и мы решаем, что Лавон остается, то это возможно только при одном условии: восстановить статус-кво везде. И никаких уступок Лавону. Не нравится — пусть уходит. Ни о каких уступках не может быть и речи. И если мне прикажут взять на себя решение об увольнении Биньямина [Джибли], то я приказу не подчинюсь».
Выслушав эту тираду, Шарет вынужден отступить: он отменяет свое приглашение Пересу явиться к нему в кабинет и решает ничего не предпринимать. Никого не заставят уйти в отставку. Теперь Лавон приперт к стене. 17 февраля он заявляет о своей решительной отставке. В этот
«Это был «белый день», если о дне можно сказать так же, как о «белой ночи». В восемь часов утра приехал Нехемия [Аргов]. Моше [Шарет] попросил его как можно быстрее встретиться со мной и сказать, что Пинхас Лавон по-прежнему хочет уйти в отставку и представить свои доводы в Совет министров и комиссию по иностранным делам [и обороне]. Саул [Авигур] отказывается занять эту должность (другой кандидатуры нет)».
Визитеры идут один за другим. Бен-Гурион пишет:
«Уход Лавона очевиден, но нет никого, кто занял бы его место. Они уговаривают меня. Я не выдержал и решил, что должен уступить их настояниям и вернуться на пост министра обороны. Оборона и армия важнее всего».
Новость о возвращении Старика была воспринята с восторгом. Последний информационный бюллетень сообщил, что Бен-Гурион вернулся в правительство с портфелем министра обороны. Моше Шарет отправил в Сде Бокер теплую телеграмму:
«Я восхищаюсь вашим решением как примером гражданственности и свидетельством глубокого товарищеского отношения к нам. Я понимаю масштаб приносимой вами жертвы. Пусть восторг армии и нации послужит вам утешением. Буду у вас в воскресенье, после заседания Совета министров. Крепитесь! Моше».
Глава 13
Тучи сгущаются
21 февраля 1955 года у входа в Кнессет восторженная толпа приветствует появление Бен-Гуриона и Паулы. Загорелый, пышущий здоровьем, он одет в костюм цвета хаки и пальто с воротником. Его возвращение в министерство обороны отмечается как победа: никогда еще его популярность не была столь велика. Но он не разделяет всеобщей радости. «Если бы не обеспокоенность военным положением, — писал он другу, — меня не вытащили бы из Сде Бокера и сотней бульдозеров».
Накануне возвращения к нему приехал Шарет. Бен-Гурион в рабочей одежде и премьер-министр в пиджачной паре обменялись перед газетчиками приличествующими случаю улыбками, затем мужчины ушли в дом и приступили к яростному обсуждению межминистерских отношений. На следующее утро Бен-Гурион отправил Шарету жесткое письмо с требованием четко разграничить компетенции премьер-министра и министра иностранных дел.
«Поскольку в настоящий момент оба эти поста слиты воедино, то обмен мнениями с министром иностранных дел являет собой обмен мнениями с премьер-министром. Но узнать точку зрения министра иностранных дел — это одно, а постоянное вмешательство МИДа и его сотрудников в вопросы обороны — совсем другое. Ничего подобного я не потерплю. Если в ближайшем будущем я узнаю, что МИД вмешивается в вопросы обороны […] и что премьер-министр как глава правительства Это одобряет, вам придется взять себе портфель министра обороны или найти кого-нибудь на мое место».
Шарет расценивает это письмо как «достойное сожаления» и отвечает; «Неужели у нас действительно мало надежды договориться и прийти к общим выводам?». Вернувшись, Бен-Гурион доверительно говорит секретарю правительства: «Шарет порождает поколение трусов. Но я этого не допущу. Враг стоит на тропе войны, и мы снова прячемся от страха. Этого я тоже не допущу. Нынешнее поколение должно, быть боеспособным».
В ночь на 23 февраля египетская разведгруппа переходит границу в районе сектора Газа, проникает в Государственный научный институт и захватывает все документы, находящиеся в караульном помещении. Вслед за тем убит еврей-велосипедист, случайно наткнувшийся на засаду, которую устроила та же группа. В перестрелке с израильским патрулем убит один из членов группы. При нем обнаружены сведения о грузообороте на дорогах южной части страны. Через четыре дня Бен-Гурион и Даян отправляются в Иерусалим на встречу с премьер-министром и предлагают провести акт мести: напасть на египетскую военную базу около Газы. Даян полагает, что число жертв со стороны противника не должно превышать двенадцати человек. Шарет соглашается.