Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры
Шрифт:
Но тактическая линия на выборах для него была ясна. В 1831 г. увидел свет его роман «Молодой герцог» с размышлениями автора, которые при переиздании Дизраэли убрал. Сопоставляя эти размышления с поступками Дизраэли, биографы сходятся в том, что именно этот вырезанный впоследствии кусок романа и раскрывает истинный образ мыслей Дизраэли во время его первой избирательной кампании: «Я должен быть последовательным и не компрометировать свои принципы… Давайте разберемся, что это за принципы. Я виг или тори? Я это забыл. Что касается тори, то я обожаю древность, в особенности руины. Я думаю, что я тори. Но все-таки виги дают такие хорошие обеды; они в высшей степени забавны. Я думаю, что принадлежу к вигам. Но в то же время у тори такая высокая мораль, а моральность — это моя сторона. Следовательно, я должен быть тори. Но виги одеваются намного лучше. И плохо одевающаяся партия, как и плохо одетый человек, должна быть
Будем справедливы, цинизм Дизраэли не был чем-то исключительным, он уходит корнями в крайний цинизм английской политической жизни. Что поражает в этом высказывании Дизраэли, так это безоглядное публичное обнажение своих принципов или, точнее, их почти полное отсутствие. Но в то же время это была игра, позерство, оригинальничанье. Б. Жермен на этот счет заметил: «Ни один беспринципный авантюрист не мог быть таким дураком, чтобы написать это». Бенджамин написал и впоследствии горько сожалел о содеянном. Он убрал соответствующее место из позднейших изданий «Молодого герцога», хотел, чтобы читатели забыли о нем. Но упорно действовала народная мудрость: «Что написано пером, того не вырубишь топором», — и политические противники Дизраэли не раз приводили цитаты из романа с целью продемонстрировать политическую беспринципность автора.
Отец Бенджамина, сестра Сара считали, что победить на выборах с такой позицией — дело безнадежное. Но Дизраэли был азартным и упрямым политическим игроком и надеялся красноречием привлечь на свою сторону избирателей.
В июне 1832 г. неожиданно открылась вакансия члена парламента от округа Хай-Уикомб, близ которого находилось поместье Брэденхэм. Закон о парламентской реформе уже был принят, но еще не вступил в силу, и выборы должны были проходить по старым правилам. Хай-Уикомб представлял собой небольшой церковный приход, внутри которого располагался маленький городок, занимавший площадь в 128 акров [3] и посылавший в парламент двух депутатов. Это было обычное для Англии тех лет так называемое гнилое местечко, т. е. город, пришедший в упадок, но продолжавший посылать депутатов в парламент. В Хай-Уикомбе голосовало и, следовательно, решало вопрос об избрании депутата всего 35 человек. Весной освободилось депутатское место, и Дизраэли выдвинул свою кандидатуру на открывшуюся вакансию. Он выступил как радикал, сторонник реформ, т. е. как виг. Булвер, который всячески старался помочь Дизраэли пройти в парламент, был вигом. Он пытался убедить руководителей партии вигов, чтобы они не выставляли никакой другой кандидатуры в Хай-Уикомбе и тем самым дали возможность его протеже победить на выборах. Но репутация Дизраэли в политическом отношении была неясная, и просьбе Булвера не вняли. Сыграло свою, может быть, решающую роль также то, что премьер-министр лорд Грей пожелал видеть своего младшего сына полковника Чарлза Грея членом парламента. В результате полковник оказался соперником Дизраэли. Эти выборы в Хай-Уикомбе были последними в Англии, проходившими по дореформенным нормам, и в этом их своеобразный исторический интерес.
3
Акр равен 0,4 гектара.
Спонсором Дизраэли на выборах был некий Джозеф Хьюм. Его подыскал на эту роль Булвер-Литтон. По традиции Хьюм прислал Дизраэли пространное письмо, предназначавшееся к опубликованию в местных газетах и представлявшее собой по существу обращение к избирателям. В письме говорилось, что Англия нуждается в «честных, независимых и талантливых людях» и что избиратели поэтому поступят мудро, избрав в парламент Дизраэли. «Я надеюсь, — писал Хьюм, — что сторонники реформ объединятся вокруг Вас как человека, придерживающегося либеральных взглядов на все сферы государственного управления и готового посвятить себя делу поддержки реформ и экономии во всех административных органах, что… соответствовало бы высшим интересам страны. Я был бы в восторге, увидев Вас в составе нового парламента».
Дизраэли не ограничился рекомендацией Хьюма. Он получил аналогичные документы от Булвер-Литтона и ряда других лиц. Особое внимание привлекает рекомендательное письмо Д. О’Коннела, учитывая дальнейшее
Положительное, но нерешающее значение. Оглядываясь на эти события с позиции сегодняшних норм политической и общественной жизни, современных нравов, нельзя не удивляться поведению Дизраэли. Ведь он выступил и декларировал свою решимость нанести поражение не кому-либо, а сыну премьер-министра Англии. В таких случаях, как показывает опыт, облеченные властью и влиянием деятели используют свои возможности для обеспечения успеха своего родственника или иного протеже. Даже сама их фамилия имеет сильное психологическое воздействие на избирателей, часть которых стремится продемонстрировать свои услуги влиятельному лицу, надеясь получить от этого когда-нибудь выгоду для себя, другая же часть поступает так, опасаясь вызвать неудовольствие этого лица, что чревато возможными неприятностями. Этот фактор действует на парламентских, муниципальных, академических и многих других выборах. Дизраэли надеялся, что его энергия, талант, ораторское искусство обеспечат ему победу даже над сыном премьер-министра.
Оба кандидата-соперника совершили демонстративный въезд в Хай-Уикомб. Открытый экипаж Грея везли на центральную улицу его сторонники. Он произнес поразительно бесцветную, наивную речь, длившуюся примерно четверть часа. За это время он успел объяснить, что никогда раньше не выступал перед широкой аудиторией, что это его первое выступление и что в парламенте он намерен следовать линии своего отца. И это было все. Местная газета, поддерживающая тори, имела основания заявить, что еще никогда «более великолепный простофиля» не пытался быть избранным от какого-либо избирательного округа.
Дизраэли въехал в город в открытом экипаже на четверке лошадей. Одет он был претенциозно — кружева, золотые украшения, кольца с камнями, особого покроя и невероятной расцветки жилет и костюм. За каретой следовала шумная толпа его сторонников с оркестром, знаменами. На это представление глазели из окон местные жители, и Дизраэли посылал им, прежде всего женщинам, воздушные поцелуи. Общественным центром города была гостиница «Красный лев». У входа находился портик, крыша которого была украшена большой скульптурой красного льва. Дизраэли взобрался на крышу, стал рядом со львом и произнес темпераментную речь, занявшую час с четвертью. Он был мастером произнесения речей для толпы, и слушатели принимали его с восторгом. Кроме ораторского искусства сказывалось и то, что их восторги были оплачены, как, кстати, была оплачена и поддержка толпой полковника Грея.
Дизраэли, как уже было сказано выше, не имел определенной политической приверженности. 10 июня он писал Остину: «Торизм изжил себя, но я не могу опуститься до того, чтобы быть вигом». В своей речи он в резких выражениях нападал на правительство вигов. Критика действий существующего правительства всегда импонирует толпе, и расчет Дизраэли был верен. Он настойчиво подчеркивал мысль о том, что он якобы выходец из народа. «Я никогда не получал ни одного шиллинга из общественных денег и принадлежу к семье, которая тоже не получала их», — говорил Дизраэли. «Я выходец из народа», в моих жилах «нет ни капли крови Плантагенетов или Тюдоров». Насчет крови все было верно, насчет народа тоже могло быть верно, если принимать за народ лишь среднюю буржуазию. Закончил речь он так: «Когда результаты голосования будут объявлены, я буду здесь, — и при этом указал на голову льва, — а мой соперник будет здесь», — и при этом последовал жест в сторону хвоста.
Бенджамин был в восторге от самого себя. На следующий день он писал Саре Остин: «Вчера казначейство прислало сюда полковника Грея в сопровождении нанятой толпы и оркестра. Никогда не было такого провала. После шествия по городу в сопровождении оплаченных избирателей он, запинаясь, произнес десятиминутную речь… Чувствуя, что это переломный момент, я взобрался на портик „Красного льва“ и выдал им речь на час с четвертью. Я не могу передать тебе, каков был эффект. Я всех их свел с ума. Очень многие буквально рыдали… Все женщины были на моей стороне, на них были розетки с моими цветами — белым и розовым…»