Бенефис чертовой бабушки

Андреева Валентина Алексеевна

Решив не тревожить спящего кота своим чаепитием и пожелав ему и себе спокойных ночей на будущее, мы разошлись по комнатам.

Новая волна неприятностей нахлынула прямо с утра. Вначале Брусилову-старшему позвонила мама Ксюши и пообещала приложить все силы и средства к тому, чтобы он получил пожизненное заключение за убийство ее кровиночки. Александр Сергеевич больше слушал, чем говорил. А если и говорил, то только то, что понимает всю меру своей ответственности за жизнь девушки и, не являясь убийцей, готов к чему угодно, если эта мера в какой-то, пусть даже малой степени облегчит страдания Ираиды Павловны. Но сначала он вычислит настоящего убийцу и задушит его своими руками, ибо пожизненное заключение для этого выродка просто подарок.

Гнев

несчастной женщины постепенно стихал, уступая место горьким слезам. Ну чем тут можно было помочь? Случилось самое страшное – она пережила свою дочь. И пока Брусилов-старший пытался сдержать скупые мужские слезы сочувствия, а Наташка с Маринкой их вообще не сдерживали, Брусилову-младшему поступил звонок из больницы о смерти матери. Не поверив этому известию, он рьяно пытался доказать, что лечащий врач ошибается. Его мать достаточно крепкий человек и имеет обыкновение «умирать» каждый раз, когда не выполняются ее требования. Вчера она как раз дала им с братом очередное поручение, но по распоряжению уполномоченных на то лиц выполнить его они не могут. У них своеобразный карантин.

– Против лома, тем более украденного, действительно нет приема, – гнусавя от слез, подсказала Наташка, и я удивилась тому, что она еще способна соображать. Я же находилась в состоянии полного отупения. Все, что происходило вокруг, воспринималось мною через призму равнодушия. Простая бесчувственная констатация фактов. То ли не выспалась, то ли переспала. А может, просто оказывали действие лишние знания – то, о чем еще никто и не догадывался.

Осоловело хлопая глазами, я попыталась выбраться из своего кокона стороннего наблюдателя. Оскорбительные слова, которые отпускала в свой адрес, совершенно не помогали. Вторая часть моего «я» отвечала на них одним и тем же: «ну и ладно». В вялых препирательствах с самой собой упустила момент, когда Маринке стало плохо. Выходом из тупикового состояния послужил Наташкин крик:

– Ирка! Блин, расселась! Быстро валокордин! Сорок пять капель в стопку и самую малость воды. Отдельно чашку с водой.

Сорвавшись с дивана, я сунулась к холодильнику. Силы оказалось больше, чем ума. Так рванула дверцу, что с ее полок повылетало все, что плохо лежало. Отсортировав из кучи на полу упаковку с валокордином, понеслась с ней к Наташке, пытавшейся уговорить бледную Маринку прилечь на диван. Головой вниз, ногами вверх. Рядом бестолково суетился Брусилов-старший, продолжая утешать по мобильнику Ираиду Павловну. К счастью, других лишних людей не было. Маринкин муж, пытаясь переспорить врача больницы в части постановки смертельного диагноза матери, чуть раньше выскочил на крыльцо. Мешал параллельный разговор брата.

Маринка слабо сопротивлялась, уверяя Наташку, что ей уже распрекрасно. Просто немного закружилась голова, а сердце она вообще не ощущает – значит, работает без перебоев. Заметив в моих руках коробочку с валокордином, активизировала сопротивление. Отчаянно отмахиваясь руками от помощи, неожиданно громко потребовала убрать «эту гадость» назад. Наташка оскорбилась за такую трактовку самого ходового сердечного препарата и, выхватив его из моих рук, обозвала меня «толкушкой». За отсутствие вспомогательных средств – стопки и чашки с водой. Я так поняла – она собиралась улучшить Маринкино самочувствие силой.

Благие намерения подруги остановил испуганный Маринкин вопль:

– Это же кошачье лекарство от нарушения обмена веществ! Какой-то витамин. Боже мой, я совсем про него забыла! Мать наказывала капать ему в еду ежедневно, а то сдохнет… Уже, наверное, сдох, его давно не видно. Что я ей теперь скажу?!

– Это не валокордин, а кошачий витамин! – отнимая у подруги лекарство, попыталась я прервать Маринкины стенания.

А ей стало совсем плохо. Побелевшими губами она глотала воздух, но, как казалось, «вхолостую». Не помог Наташкин прогноз на исключительную живучесть кота, а также мои заверения в отсутствии необходимости оправдываться перед Светланой

Никитичной. В отличие от остальных и, в первую очередь, Брусилова-младшего, я безоговорочно поверила в смерть Светланы Никитичны. И даже знала, кто этому поспособствовал. А все потому, что ночью не выдержала и, вернувшись после ночных посиделок, выудила серебристый пакет из-под Димкиной подушки. Не отвлекаясь на угрызения совести, сидя за креслом на полу, вскрыла и прочла содержание. Подаренный Наташкой маленький фонарик очень пригодился. Я даже решила приобрести ей по случаю в электричке такой же.

Не знаю, что заставило меня спрятать предсмертное послание Брусилова Сергея Ивановича жене и сыновьям. Если честно, боялась реакции мужа на несанкционированное вскрытие чужого послания. Так хотелось хоть немного побыть добропорядочным человеком, которого и упрекнуть-то не в чем. Скрыть факт непорядочности невозможно – упаковка утратила первозданную герметичность. Не долго думая, я сунула два исписанных мелким, но четким почерком и свернутых пополам тетрадных листа в клеточку на дно своей сумки– и сама-то в ней плохо ориентируюсь. Все содеянное оправдала проснувшейся интуицией. Ненужную теперь упаковку снова сунула Димке под подушку. Пусть его как следует тряханет от собственной беспечности.

Чуть позже получили разрешение следователя снять запрет выезда из деревни. Прихватив компетентного в области медицины ведущего хирурга Ефимова Д.Н. и денежного Антона, братья Брусиловы покатили в больницу. Снова собирать деньги вскладчину не было необходимости. На этом настоял сам Антон, выразивший готовность снять необходимую сумму с пластиковой карты. Бедный подпольный миллионер, которому негде жить.

5

Течение реки было довольно быстрым. На мелководье оно прогибало под себя невесть как выживавшую в мокрых условиях травяную поросль, на середине реки вольготно и властно неслось вперед, иногда всплескиваясь бурунчиками или закручиваясь в воронку. А у самого берега, поросшего ивняком, прикидывалось паинькой. Ластясь к кустистым ветвям, по ходу дела тайком пристраивало к ним весь плавающий хлам, пытаясь замаскировать его нежно зелеными горошинами ряски.

Мы сидели на старом, поседевшем от времени бревне и, вглядываясь в торопившуюся неизвестно куда и зачем воду, пытались вжиться в новое (хорошо забытое старое) событие. Расстроенная, но вполне оклемавшаяся Маринка никак не могла уверовать в то, что свекровь больше никогда не потревожит ее своими требованиями. Наташка осторожничала, предлагая всем сплюнуть через левое плечо три раза и трижды постучать по бревну. Покойный супруг Светланы Никитичны явился к ней и сыновьям почти через тридцать лет после смерти, а уж Светлана Никитична… Прогнозировать Наташка не решилась. Юлька сосредоточенно рисовала на мокром песке что-то непонятное. Руки слегка дрожали, тоненький прутик ломался, она отрывала отломанную часть и продолжала свое занятие. Пятым в нашей компании был Басурман. Сиротка, обласканный и затисканный Маринкой, едва от нее вырвавшись, проявлял осторожность. Пренебрегая белым речным песком, развалился на травке, прищуренными глазами отслеживая малейшие изменения в текущей обстановке. Уши подрагивали и, как локаторы, улавливали все звуковые колебания, фильтруя их на наличие опасности. Время от времени прищуренные глаза открывались по максимуму, уши тревожно замирали, но через пару секунд наступало расслабление. От былой хвори кота не осталось и следа.

Басурман пережил свою хозяйку, но едва ли об этом задумывался.

Из дома мы удрали вынужденно – Анна Петровна «заговорила» до такой степени, что уши «завяли». А на берегу было спокойно. Встав с бревна, я зевнула, с удовольствием потянулась и принялась шлепать босыми ногами по теплой воде почти у кромки берега. И как бы между прочим, поинтересовалась:

– Юля, ты случайно не знаешь, кто Антон по профессии? Может, он вам с Данькой случайно проболтался?

– Случайно проболтался.