Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации
Шрифт:
– Ну, держи кардан! Пойду своим орлам пистон вставлять.
– Иди, иди.
– процедил Семинард, когда дверь за генералом закрылась.
– Раскомандовался здесь, генералиссимус вонючий!
Он достал из одного из вделанных в стену шкафов папочку, открыл, минут пять читал, затем сказал вслух:
– Анкетка ничего, с другими там и не держат, но вот с гербарем я, пожалуй, дам ему просраться!
Семинард знал, что любое увлечение есть отвлечение от генеральной линии. Это - слабость, пусть маленькая, но делать из мухи слона на Лубянке умели.
Возвращаясь от
– Ну, как там, на курорте?
– спросил Скойбеда.
– Хорошо, - ответил шеф.
– Но мало. Два месяца - как один день. А сейчас хреново, аклиматизация... Тут у нас завтра, поди, снег повалит, а там - лето, теплынь. Погоди-ка, - он принюхался.
– А ты что, пьешь, что-ли, на работе?
– Имею право!
– Скойбеда похлопал себя по лампасам.
– Не петушек!
– А, поздравляю!
– протянул руку шеф.
– А я сразу не заметил. Но все равно, на службе пить нельзя. Не положено.
– Да я выпил-то всего ничего, - отмахнулся Скойбеда.
– С этим самым твоим, Семинардом. Ты смотри за ним, попивает чертяка горькую!
– и, придвинувшись к уху , добавил:
– Копает он под тебя, вмесе с Козлом со своим на пару!
Шеф почесал макушку.
ГЛАВА 9
Москва. Платформа станции метро "Маяковская". 27 октября. 17-00.
Час пик. В начале платформы - Сэм Стадлер. На нем бежевый плащ, в руках цветы. Людской поток раскручивает Стадлера и швыряет из стороны в сторону. Из пяти гвоздик в его руках уцелело только две.
– Поезд идет в депо, - разнеслось по платформе.
– Освободите вагоны!
Хлынувшая из дверей толпа припечатала Стадлера к стенке и он оказался нос к носу со Стерлинговым. В руках тот держал торт-бизе в коробке.
– Привет, - привычно улыбнулся Стерлингов.
– Заждались?
Стадлер промолчал.
– Опять деловая встреча? Или вы собрались на похороны?
– Стерлингов бросил взгляд на цветы.
Советолог что-то буркнул и отвернулся. Он понял, что пистолета ему сегодня не дождаться.
– А, не желаете разговаривать?
– услышал он насмешливый голос Стерлингова.
– А зря: я принес вам то, что вы просили.
Стадлер в изумлении обернулся.
– Здесь, - Стерллингов указал на торт, - под слоем бизе, в полиэтиленовом пакетике, найдете интересующую вас вещь.
Стадлер, не отрываясьь, смотрел на коробку, не зная, как ему быть.
– Можете воспользоваться им незамедлительно, - продолжил Стерлингов.
– Вы же заказали эту штуку из-за меня, не так ли?
Стадлер чувствовал себя, как в ренгеновском кабинете: этот улыбчивый симпатяга видел его насквозь.
– Сколько я вам должен?
– еле выдавил он из себя.
Уголки губ Стерлингова достигли ушей:
– Считайте, что это наш русский сувенир. Вроде матрешки. Единственное одолжение, которое вы можете мне сделать...
– Что же?
– Все те же пятнадцать минут тет-а-тет. И возьмите тортик - это придаст вам уверенности.
Стадлер взял коробку, взвесил на руке: тяжелая.
– В целях экономии вашего драгоценного времени могу подбросить
Советолог еще колебался.
– Чего вы опасаетесь?
– улыбнулся Стерлингов.
– Вы теперь вооружены. Это я должен вас опасаться. Ну, пошли?
Они поднялись по экскалатору вверх. У входа стоял знакомый серебристый "Мерседес", за рулем сидел бугай, закрывший плечами все лобовое стекло. Стерлингов открыл заднюю дверь, пропустил вперед Стадлера и сел рядом.
– Это Айвар Лупиньш, - указал он на бугая.
– Мой личный шофер. Но чаще он просто сидит в машине, чтоб ее не угнали, он латыш.
– Я-я, - подтвердил Лупиньш по-латышски.
– При нем можете говорить о чем угодно, - разрешил Стерлингов.
– Айвар не понимает по-русски. Но в остальном человек незаменимый. Верно, детка?
– Я-я.
"Мерседес" тронулся с места. Стерлингов предложил советологу сигару, тот отказался.
– Ну что ж, - Стерлингов, закурив, выпустил подряд пять колец прозрачного дыма, Стадлер принюхался: слава Богу не кубинские.
– Вы, мистер Розанблюм, видимо, ждете от меня объяснений? Думаю, будет разумно с моей стороны рассказать немного о себе.
Стерлингоа глубоко затянулся и закрыл глаза.
"А вот сигары курить он не умеет", - отметил про себя Стадлер.
– Дество мое не было радостным, - начал свой рассказ Стерлингов. Детский дом, казенные вещи, издевательства старших ребят. Я рос забитым и озлобленным волчонком, за обедом мне доставался самый постный кусок. И даже те, кого я считал своими лучшими друзьями не, упускали случая посмеяться надо мной.
– О-ля-ля!
– тяжело вздохнул Лупиньш.
– Да, Айвар, да, как ни грустно, но это так.
– Стерлингов выпустил еще несколько колец.
– Единственное воспоминание о детском доме - это большая белая простыня, на которой меня подвешивали к потолку. Затем ПТУ в городе Казани, по окончании которого я получил диплом слесаря и отбитые почки. Девушки избегали даже смотреть на меня. Потом завод, бригада коммунистического труда: там я научился пить водку, а позднее - и одеколон. Не мог ни дня прожить без клея "Момент".Поверьте, я представлял собой жалкое зрелище.
Стерлингов замолчал, чтобы сделать затяжку. По видневшимся из-за спины щекам Лупиньша текли крупные мужские слезы.
"Странно, - подумалось Стадлеру, - он ведь не понимает по-русски".
– Айвар - очень чувствительная натура, - пояснил Стерлингов.
– Не понимая слов, он чувствует сердцем.
"Ну и компания!
– ужаснулся советолог.
– Один мысли читает, другой сердцем чует, во влип!"
– Так вот, - продолжал Стерлингов.
– Я балансировал буквально на краю пропасти. Но однажды утром, проснувшись в канаве, я сказал себе: "Стоп! Посмотри на себя: на кого ты похож? Ты же летишь в бездну!" С той самой минуты я начал новую жизнь. Стал ходить в церковь, заниматься штангой и тех пор не выпил ни капли спиртного. На работе стали расти производственные показатели, девушки стали обращать на меня свое внимание.