Бенефис дьявола

Чарков Дмитрий

– Так не должно было случиться.

– Да, в это трудно поверить. Преуспевающий человек, с двумя высшими образованиями… Вы забираете тело к родителям?

– Да, завтра в обед наш поезд. Не знаю, как довезу его: на улице теплеет, боюсь, что дома придётся оставить гроб закрытым, только в церкви…

Они поговорили еще некоторое время, условившись, что Прокопенко вышлет на адрес Ивана официальное подтверждение о закрытии дела, как только оно будет оформлено.

Иван с удивлением смотрел на вереницу людей, выстроившихся в очереди, чтобы попасть на прощание с Борей. Он никогда бы не подумал, что соберется столько народа. Вечером фирма Бориса организовывала панихиду в одном из кафе неподалеку от офиса, и Наталья говорила ему, что планируется разместить около трёхсот человек, и он с сомнением тогда посмотрел на неё. Но, глядя теперь на этих людей, ожидавших свой черед попрощаться, подумал, что для трёхсот человек, пожалуй – это ещё скромно. Сейчас

только мимо него прошло не менее двухсот, а еще столько времени впереди. Люди подъезжали на шикарных и неприметных машинах, или просто заходили во двор с остановки, располагавшейся недалеко за углом – отец при других обстоятельствах был бы горд за своего сына, а сам Борька никогда не хвастал своими успехами, но ежемесячно перечислял на книжку матери деньги, чтобы старики не чувствовали себя нищими в этом богатом государстве, неспособном защитить собственных стариков.

– … свой супер-телефон, и повесь его на толстый шнурок, привяжи… - Вероника в это время втолковывала что-то молодому человеку. Иван посмотрел краем глаза в их сторону: они стояли в стороне от всех под склонившемся деревом, возле площадки для курения. Парень поднял вверх очки, поддерживая ими волосы, как обручем, и Иван заметил лихорадочный блеск впалых глаз в ореоле теней – можно было бы подумать, что у него синяки, но тени равномерно окружали глазницы, и кровоподтёков не было заметно, поэтому Иван подумал, что братец девушки, скорее всего, увлекается наркотиками. И взгляд у того был какой-то неживой, как остекленевший. Вероника смотрела прямо в его глаза, и губы её шевелились, но Иван не мог больше различить, о чем она ему говорила. Он повернулся к ним спиной, глядя на ожидающих своей очереди людей с цветами в руках.

Тут же, возле металлической ограды, отделявшей этот островок печали от остального мира, стоял невысокий черный катафалк в ожидании своего скорбного груза.

***

Вода с грохотом водопада наполняла ванну. Светлана бросила горсть ароматной соли и ждала, пока она растворится в бурлящем потоке. Удостоверившись, что все камешки благополучно исчезли, раскрасив воду в ярко-оранжевый цвет, она осторожно пощупала воду вначале рукой, а затем и пальчиками правой ноги, прежде чем самой погрузиться в приятную теплоту.

Принятие ванны являлось целым ритуалом. Вода обволакивала всё тело, расслабляя мышцы и нервы, на душе становилось спокойно и умиротворенно. Света лежала, наблюдая, как зеркальная стена напротив покрывалась тонким слоем пара, оседавшем на стекле, делая невозможным видеть любое отражение. Так же и люди, впитав в себя окружающую суету, перестают замечать очевидное, или видят всё в таких расплывчатых образах, что не осознают, где добро, а где зло. Глеб, привыкший всегда иметь под рукой Никитича, возомнил себя чуть ли не его покровителем, а она сама превращается в его глазах в безвольную дурочку, которой можно вертеть, как вздумается. Но её не устраивает такое положение вещей, и Ромка тоже был сильно обижен на Глеба. Вначале они нормально поужинали, но Глеб, и без того приехавший навеселе, добавив коньяку, совсем сорвался с петель и наговорил им кучу гадостей, обозвав Рому никчемным пугалом, а её – озабоченной мальвиной, хотя где тут связь, она не представляла. И поводом послужило то, что они с Ромой позволили себе высказать сомнения относительно стоимости его автомобиля. Глеб завелся, как в припадке: вы ничего не понимаете, да тебя зависть гложет, да ты такой, а ты сякая – напился он, конечно, основательно. В итоге начал за столом клевать носом, и они с Ромой оттащили его в спальню и уложили в постель.

Ночью она проснулась от какого-то шума. Открыв глаза, обнаружила, что Глеба рядом не было. Она выглянула на кухню и увидела его, сидящем на табурете в темноте перед телевизором: он держал в руке свой мобильный телефон, направив его на темный экран, и что-то неразборчиво бормотал, как лунатик. В отблесках света, падавшего из окна от уличных фонарей, она с испугом увидела его широко раскрытые и остекленевшие глаза, в которых стоял холодный ужас, который моментально передался и ей. «Глеб»,- громко позвала она его, но Глеб будто не слышал её. Может, это белая горячка, пронеслось у неё в мозгу, но он неожиданно закрыл глаза, улыбнулся чему-то, встал и молча прошел мимо неё в спальню. Она повернулась вслед за ним, но боялась войти в темную комнату, боялась увидеть еще что-нибудь более ужасное. Вдруг он начнет разговаривать с какой-нибудь фотографией? Или со своим телефоном – она не представляла себе, что тогда ей пришлось бы делать. Наверно, вызвать «скорую».

Даже теперь, лёжа в теплой ванне в родном родительском доме, ей стало не по себе, и мурашки мелкой сыпью пронеслись по её рукам от локтей до шеи, и она почувствовала холод. Ей пришлось простоять тогда в проеме кухни минут десять, вслушиваясь в безмолвие ночи, и каждый шорох и скрип, издаваемый старым домом, как ножом полосовал её нервы. Наконец она на цыпочках прошла мимо спальни, со

страхом заглянув в темнеющий проём. Глеб лежал в постели, с головой укрывшись одеялом, и, по-видимому, спал. Она быстро прошмыгнула в родительскую комнату и, зарывшись в холодные простыни кровати, долго лежала без сна, прислушиваясь к его монотонному дыханию за стеной, которое через некоторое время перешло в раскатистый храп. Ну слава Богу, подумала она, это уже по-человечески. Но еще через час безуспешных попыток заснуть ей это уже казалось не благословением свыше, а настоящим проклятием, и хотелось запустить в Глеба подушкой, чтобы остановить этот звук, проникавший в её сознание сквозь простыни, и стены, и непомерную усталость, которая, в конце концов, отключила её сознание, когда за окнами уже начинал брезжить рассвет.

Света дотянулась рукой до полочки, где стояли шампуни, бальзамы и другие разные полезности, предназначенные для ухода за телом. Она взяла одну из баночек, открыла и, смазав кончик пальца, бережно нанесла маску тонким слоем на лицо, почувствовав через мгновение приятный освежающий запах. Она закрыла глаза и откинула голову назад, полностью отдаваясь во власть дурманящей истоме, проникающей в её сознание и путающей мысли. Она не хотела сейчас никаких размышлений, никакого напряжения, ей вчера этого хватило с лихвой.

Проснувшись утром, когда по подоконнику барабанил мелкий весенний дождик, а солнце, будь оно видимым из-за туч, то стояло бы уже высоко в небе, Света первым делом прислушалась к шорохам в квартире. Было тихо. Глеб уже не храпел. А у неё просто разламывалась голова, будто втиснутая в дверной проём и застрявшая там на полпути, хотя вчера она даже одну рюмку не допила, опасаясь, что этим друзьям не хватит, и они соберутся в магазин, что могло запросто обернуться очередным куражом в каком-нибудь ночном клубе до утра. Она обвела комнату туманным взглядом, где повсюду на стенах ей встречалось изображение Глеба, потом встала и осторожно прокралась в его комнату. Глеба там не было. Ей почудилось, что она уже испытывала именно такое же разочарование совсем недавно, и именно по поводу его отсутствия, но не могла вспомнить, где и когда это могло быть. В комнате стоял тяжелый запах перегара, смешанный с сигаретным смрадом. Она позвала его, но её голос безответным эхом пронесся по коридору и всей квартире, замерев где-то в ворсе ковров. «Вот засранец,- подумала она,- уже куда-то нарулил». Ни записки, ни звонка – ничего. Такое его отношение её совершенно не устраивало. Она ожидала, что сегодня он будет болеть (и поделом ему!), что будет сожалеть о вчерашнем, будет извиняться и просить не покидать его в такой тяжелый момент жизни, а вместо этого – пустая квартира и бычок в пепельнице. Ау, Глеб, ты где? Нету Глеба, испарился, совсем помешался на своём Интернете. Она прибрала в кухне, снарядила свой пакетик и ушла домой, ожидая от него звонка. Но не тут-то было: он так и не позвонил ни вчера, ни сегодня, и не заехал.

Светлана привстала в ванне, нагнулась к раковине и, открыв воду, смыла с лица маску. С Глебом что-то определенно происходило, но даже пьяный, он ей ничего не рассказал, и её это уже начинало очень сильно тревожить. И дело было не только в его новом увлечении. Сам облик его резко изменился за последние дни: он осунулся, еще больше похудел, речь стала какой-то отрывистой и иногда даже нечленораздельной – просто бубнил себе что-то под нос, она не могла разобрать, переспрашивала, и его это ужасно раздражало. Ещё месяц назад она и подумать бы не могла, что они в течение такого короткого промежутка времени перестанут звонить друг другу, обмениваться мнениями. Может, так и происходит разрыв, когда чувства уже остыли, и не о чем говорить, и общие интересы вдруг оказываются скучными и совсем не интересными? Но совсем недавно, в ресторане, у неё еще не было таких мыслей, а, наоборот, казалось, что всё только начинается, и уже совершенно по-новому. Что же происходит? Может, она в чем-то виновата, неправильно себя держит, не то говорит, не так думает? Почему он оказывается всё дальше и дальше от неё, и даже не интересуется, где она, с кем, какое у неё настроение? А что будет дальше, он совсем забудет о её существовании? Или, может, ему нужен какой-то период, чтобы обновить своё отношение к ней? Сомнения кружились в её голове, и она не знала, как ей поступить. Позвонить самой, спросить, как дела, и к черту эту гордыню – в конце концов, это же смертный грех.

Она открыла пробку, и вода начала медленно оседать. Светлана заворожено смотрела, как на дне ванны образуется воронка. Вода, набирая скорость и обороты, неслась стремительно по её спирали, унося вглубь попадавшие в её объятия пенные пузыри. И опять у неё возникло ощущение, что совсем недавно она вот также смотрела вглубь какой-то воронки, и на её душе становилось спокойно, а в голове воцарялось умиротворение. Света резко встряхнула головой, прогоняя это наваждение, но мысли непроизвольно рисовали перед её внутренним взором цифры – с первой по двадцать пятую, как на внутреннем табло в лифте, и она была уверена, что на самом последнем этаже её будет ждать расстеленная постель, приятная истома и отдохновение.