Бенефис дьявола

Чарков Дмитрий

– Запишите мне, пожалуйста, на листочек…

Зазвонил телефон.

– Алло? – взял он трубку.

– Иван Сергеевич, вас жена спрашивает, - сообщила Ольга.

– Спасибо, Оля, соедините, пожалуйста, - он прикрыл микрофон рукой и сказал Наталье Николаевне: - Наташа, я вам очень благодарен за эту беседу, она для меня многое прояснила.

Наталья Николаевна ответила, вставая и направляясь к выходу:

– Я вам искренне желаю удачи.

Он кивнул и услышал в трубке родной голос своей супруги. Они перезванивались почти ежедневно, справляясь друг у друга, как дела. Но на этот раз, после обычного обмена житейской информацией, Люда сказала, что пришло извещение из прокуратуры о возобновлении дела по убийству Бориса «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами дела».

«Я

же как чувствовал», - пронеслось у него в голове, когда он, закончив разговор с домом, тут же начал набирать рабочий номер Прокопенко, хранившийся в записной книжке его мобильного телефона.

19

Наконец он решил, что опасности больше нет: за час, который прошел после обхода женшиной-полицейским вдоль парковочного ряда, к его дому не подъехал ни один автомобиль, лишь в гараж спустился какой-то белый фургон, похожий на дом на колёсах для путешествий – кэмпер. Глеб резонно подумал, что навряд ли за ним стали бы отряжать такого бегемота.

Аккуратно, чтобы не задеть впереди и позади припаркованные автомобили, Глеб вырулил на проезжую часть и в общем потоке двинулся к комплексу, в котором на последнем этаже располагалась его квартира. Ему хотелось выйти во внутренний двор, присесть на скамью под деревьями и спокойно посидеть, ни о чем не думая. И постараться не уснуть, чтобы опять не столкнуться с лиловыми отблесками в глазах Люцеры. Однажды он спросил её, почему она является к нему во всех его снах, и она ответила, что он же сам об этом мечтал, как и миллионы других мужчин, только, получив желаемое, они отчего-то перестают проявлять дальнейший интерес к её скромной особе, и разве это удивительно, добавила она. Впрочем, мужчины за тысячелетия совершенно не изменились, и этого не предвидится в будущем.

Глеб заехал по покатому спуску в закрытую парковку, благополучно миновав автоматический шлагбаум, и, поставив свою машину на отведенный ему парковочный участок, вышел из неё. Рядом, через два места, стоял тот самый белый фургон GMC с матовыми стеклами, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть внутри. «Кто из соседей приобрел, наверно», подумал он и, сложив ладони лодочкой, приложил их к стеклу, силясь из чистого любопытства распознать внутреннее убранство фургона. Всё равно ничего не было видно, и он упрямо решил обойти автомобиль и посмотреть сзади и через лобовое стекло. Поравнявшись с задними дверцами, он и глазом не успел моргнуть, как они распахнулись и оттуда выскочили двое массивных парней в голубой униформе и, скрутив ему руки за спину, в долю секунды закинули его внутрь, куда он до этого так безуспешно старался проникнуть своим любопытствующим взглядом. Ничего интересного внутри и не было-то: голые стены на площади три на полтора. Всё произошло так молниеносно, что Глеб даже не попытался ни сопротивляться, ни сказать что-нибудь – он словно онемел от неожиданности. Его телефон выскочил из-под майки и, болтаясь на прочном кожаном шнурке, раскачивался, как маятник, под согнувшейся спиной своего хозяина.

Его тут же уложили на пол и, накинув на тело серую грубую мешковину, начали быстро и умело укутывать его тело, превращая в кокон. Пол фургона был холодный, застеленный обрезком старого ковра. «Надо же, как в совдепии», пронеслось в голове. Через мгновение к Глебу вернулся дар речи, и он выдавил из себя:

– Эй, джентльмены, полегче! Как насчет моих прав?

В ответ он услышал до боли родную русскую речь:

– Надо же, еще и материться, сученок!

И почти тут же он почувствовал жалящий укол в правое бедро, и хотелось ответить этим увальням, но к языку его словно гирю прицепили: он не мог им пошевелить, а из горла неслось нечленораздельное мычание. Руки его были плотно прижаты, и он никак не мог дотянуться до своего телефона. В носу стоял запах солярки, смешанный с перегаром и потом. Почти тут же свет в его глазах кто-то бесцеремонно выключил, и Глеб начал впадать в состояние полного безразличия ко всему окружающему. Ему напоследок хотелось подумать, почему же за ним приехали эти русские эмигранты, а не полиция, и что будет дальше, но мысль застряла где-то на половине пути, так и не

обретя ясно выраженную форму.

Люцеры на этот раз не было, а ведь именно сейчас он так в ней нуждался – похоже, женщины тоже не изменились за тысячу лет, мелькнуло в его угасающем сознании.

***

Прокопенко подумал, что стены комнаты, вероятно, были звуконепроницаемыми: за всё время, что они находились здесь со Светланой, до него не донеслось ни единого шороха из общего зала, хотя дверь казалась обычной, без излишних наворотов. Впрочем, открывала и закрывала её Домина, и он не мог судить о внутренних уплотнителях, которыми в наше время строители напичкивают всё что не попадя, увеличивая стоимость своей продукции.

Он смотрел на девушку в ожидании её реакции на свою последнюю фразу.

– Что вас заставляет думать, что я его должна была видеть? – с удивлением спросила Света.
– Там было человек пятьдесят, наверно, и по большей части – мужчины. Конечно, если он был там, то я вольно или невольно должна была скользнуть по нему взглядом.

– Он должен был быть там, недалеко от Вероники со своим спутником. Если придерживаться теории, которую она мне продвигала на следующее утро – кстати, вместе с отпечатками на телефонной трубке – она почувствовала в сауне запах духов якобы убийцы. Эти же духи, как она утверждала, были на ком-то из мужчин в зале ресторана в тот вечер. То есть вы понимаете, она сознательно подставляла кого-то, который, как мы теперь понимаем, может быть, по крайней мере, -он сделал акцент на последней фразе, - свидетелем по этим двум преступлениям, чтобы не сказать больше.

Светлана опять озадаченно на него посмотрела. Прокопенко объяснил:

– За пистолетом, из которого стреляли в Березина, есть еще один нераскрытый грешок: судя по всему, он и принадлежал самому Березину, хотя в записке говорилось, что пистолет он нашел.

– А чем же, по-вашему, я-то могу здесь помочь?

– Мы не успели поговорить и с четвертью тех знакомых Сидорова, которые были тогда в ресторане – дело закрыли, а теперь уже поздно, что называется, махать кулаками после драки. Вы – почти единственная, за кого мы можем теперь зацепиться и вместе составить более-менее объективную картину того вечера, отказавшись от версии, которую нам предоставила Камова в виде предсмертного признания Березина.

– Да уж, - вздохнула Света и погладила пальчиком подбородок, - запутанная ситуация получается. Я, честно сказать, совсем не хотела бы впутываться во всё это: вы же потом житья не дадите, затаскаете по следствиям, экспериментам, судам…

– Кому-то, к сожалению, приходится в этом участвовать, но не думаю, что вас это коснётся в такой, скажем, глобальной степени: вас даже свидетелем-то назвать сложно.

– Что ж, давайте попробуем что-нибудь вспомнить.

– Еще один курьёзный момент: незадолго до того, как патрульный экипаж получил вызов по радиосвязи, на мобильный телефон старшего группы пришло ругательное сообщение, в котором говорилось, что им нужно подъехать к сауне, потому что там убивают человека. Впоследствии он не нашел ни этого сообщения, ни номера, с которого оно было отослано. Согласен, что всё это странно, - вздохнул он, - но мы и не такие распутывали, смею вас уверить. Давайте сейчас исходить из действий Камовой. Для начала примем версию, что будто бы мы поверили ей относительно отпечатков на телефоне: они в нашем распоряжении, и мы, как собаки, ищем этот запах и, соответственно, того человека, которому он принадлежит.

– Что хоть за запах-то?

– Живанши.

– О!

– Что – «о»?

– Один мой знакомый пользуется Живанши.

– Он был тогда в ресторане?

– Нет, там его не было. Это наш друг, Рома Никитин. Кстати, он работает-то в том же здании, где случился пожар тогда, на Гоголя.

– С каждым часом всё интересней. Так вы говорите, у него Живанши? А что именно?

– Да не знаю, то ли Ультрафиолет, то ли…

– Ультрамарин?

– Да, похоже, так. Это лучший друг моего… другого хорошего знакомого, с которым мы как раз тогда и были вместе в ресторане.