Бенефис Лиса

Хиггинс Джек

Когда он поднялся по лестнице в салон, Сара как раз надевала перед зеркалом шляпку. Ее прическа была великолепной. Мартиньи помог ей надеть пальто. Эмили Джонсон спросила:

— Удовлетворены?

— Да, очень хорошо.

Он вынул бумажник и достал из него банкноту в десять марок.

— Нет! — Ее переполнял гнев. — Мне не нужны ваши деньги. Вы велели мне ее причесать, и я это сделала. — Ее глаза наполнились слезами. — Теперь уходите.

Мартиньи вытолкнул Сару за дверь. Когда он повернулся, то его голос, к удивлению Эмили Джонсон, звучал совершенно спокойно. Словно на минуту он отказался от роли жестокого эсэсовского

офицера, которая ему так удавалась.

— Я уважаю вас, миссис Джонсон, вы отважная женщина.

Дверь за ним закрылась. Она села, уронила голову на руки и разрыдалась.

Мартиньи припарковал Кубельваген рядом с другими машинами, стоявшими у отеля Серебристый прилив в Гавр-де-Па.

— Я недолго.

— Обо мне не беспокойся, — Сара улыбнулась. — Я прогуляюсь вдоль дамбы. Я приходила сюда плавать в бассейне, когда была ребенком.

— Делай, как тебе нравится. Но старайся не разговаривать с посторонними мужчинами.

Мюллер наблюдал из своего окна за прибытием Мартиньи. Когда Мартиньи вошел внутрь, его уже ждал молодой военный полицейский в полевой форме, чтобы приветствовать.

— Штандартенфюрер Фогель? Проходите сюда, пожалуйста.

Он проводил Мартиньи в кабинет Мюллера и закрыл дверь. Капитан встал из-за стола.

— Рад приветствовать.

— Хотелось бы и мне иметь основания сказать то же самое, — сказал Мартиньи. — Вы говорили с Клейстом и Грейзером?

— О недоразумении в усадьбе де Вилей? Да, они все объяснили…

— О недоразумении? — холодно спросил Мартиньи. — Будьте любезны, немедленно вызовите их сюда, господин капитан. И поторопите. Мое время ограничено.

Он повернулся и встал у окна, сложив за спиной руки, пока Мюллер требовал по внутренней связи разыскать Клейста и Грейзера. Они появились спустя несколько мгновений. Мартиньи не обернулся, а продолжал смотреть через дорогу на дамбу, около которой стояла Сара.

Он сказал тихо:

— Инспектор Клейст, насколько я понял, вы трактовали утренние происшествие в усадьбе де Вилей как недоразумение?

— Так точно, штандартенфюрер.

— Лжец. — Голос Мартиньи был низким и угрожающим. — Вы оба лжецы. — Он повернулся к ним лицом. — Когда я гулял по лесу с мадемуазель Латур, мы услышали крик девушки. Ребенка, капитан, ей едва исполнилось шестнадцать, которого это животное тащило в амбар, в то время как второй стоял и смеялся. Я был готов вмешаться, когда появился генерал Галлахер и наказал хулигана по заслугам.

— Понимаю, — сказал Мюллер.

— Но мало этого, я был вынужден достать пистолет и сделать предупредительный выстрел, чтобы этот идиот не выстрелил в спину Галлахеру. Бог мой, Грейзер, как можно быть таким болваном? — Он говорил медленно, словно разговаривал с ребенком. — Он же ирландец, что значит — нейтрал. Фюрер проводит политику добрых отношений с Ирландией. Кроме того, он известный человек в своей стране. Герой их революции. Генерал. Мы не стреляем таким людям в спину. Вы это понимаете?

— Да, штандартенфюрер.

Теперь Мартиньи переключил свое внимание на Клейста.

— И поскольку фюрер провозгласил по отношению к населению Джерси политику примирения, мы не пытаемся насиловать шестнадцатилетних девочек. — Он повернулся к Мюллеру. — Действия этих людей оскорбляют идеалы Рейха и честь немца.

Мартиньи был в высшей степени доволен собой, особенно, когда Клейст не смог сдержать гнев:

— Я

не мальчишка, чтобы выслушивать подобные лекции!

— Клейст, — сказал Мартиньи. — Как офицер Гестапо вы давали клятву фюреру. Священную клятву. Насколько я помню, она звучит: «Я торжественно обещаю тебе и назначенным тобой командирам повиновение до самой смерти». Разве не так?

— Так, — ответил Клейст.

— Тогда запомните отныне, что вы здесь, чтобы выполнять приказы. Если я задаю вопрос, вы отвечаете: «Яволь, штандартенфюрер». Если я отдаю приказание, тогда: «Цу бефель, штандартенфюрер». Понятно?

Наступила пауза. Потом Клейст сказал хрипло:

— Яволь, штандартенфюрер.

Мартиньи обратился к Мюллеру:

— А вы еще удивляетесь, почему рейхсфюрер Гиммлер счел необходимым послать меня сюда.

Он вышел, не сказав больше ни слова. Пересек фойе, перешел дорогу к машине. Сара пристроилась на капоте.

— Как это прошло? — спросила она.

— Ах, думаю, можно сказать, что я нагнал страху божьего на каждого из них в достаточной мере. — Он открыл перед ней дверь. — Теперь ты можешь устроить мне куковский [11] тур по этому твоему острову.

Мюллер начал хохотать.

— Жаль, что ты не мог себя видеть, Вилли, стоящим здесь перед столом. Не хватало только коротких штанишек.

— Богом клянусь, я…

— Ничего ты не сделаешь, как и мы. Делай то, что тебе было сказано. — Он подошел к шкафу и достал бутылку коньяка и стакан. — Должен сказать, он звучит совсем как рейхсфюрер в плохой день. Вся эта чушь о немецкой безупречности. В зубах навязло.

11

Томас Кук, баптистский священник, основал первое бюро путешествий в 1841 году, призывал своих прихожан сберегать деньги для совместных путешествий, а не тратить на спиртное.

— Вы все еще хотите, чтобы я поговорил со своим братом, господин капитан? — спросил Грейзер. — У меня заказан разговор со Штутгартом на сегодня, на десять вечера.

— Почему нет? — Мюллер налил в стакан немного коньяка и сказал нетерпеливо: — Вилли, бога ради, сходи в госпиталь и покажи свой нос. Действуйте. Идите оба прочь с глаз моих.

Роммель остановился на вилле вблизи Байе, в глухой отдаленной провинции. Виллой этой пользовался для отдыха в выходные дни управлявший провинцией генерал, который был счастлив уступить ее фельдмаршалу, когда тот выразил желание провести в тишине конец недели. Чета Бернар, следившая за домом, были чрезвычайно обходительными людьми. Жена, к тому же, прекрасно готовила, а муж исполнял обязанности батлера.

Баум приехал на виллу в Кубельвагене в своей собственной форме еще до появления там фельдмаршала. По настоянию Роммеля он закрыл правый глаз толстой черной повязкой. Что касается Баума, он не был похож на фельдмаршала, пока не надевал соответствующей одежды и не изменял немного свое лицо с помощью нескольких артистических уловок. Немного грима, резиновые защечные вкладыши, придававшие лицу некоторую квадратность. Но действительное изменение происходило в нем самом, оно шло изнутри. Он думал о себе как о Роммеле и становился Роммелем. Таков был его уникальный артистический талант.