Бенефис Лиса
Шрифт:
— Так она же была при нем, так ведь? — сказал Грейзер и пробежался пальцами у нее по шее вверх и вниз, отчего у Сары побежали мурашки.
Мюллер спросил:
— Где вы познакомились со штандартенфюрером Фогелем?
— В Париже.
— Но в ваших документах нет визы для Парижа.
— У меня была, но теперь уже кончилась.
— Вам когда-нибудь приходилось слышать о «Черчи-Миди» или о женской тюрьме в Тройсе? Для такой молодой женщины, как вы, плохое место.
— Я не знаю, о чем вы говорите. Я ничего не сделала, —
У нее от страха сводило желудок, в горле пересохло. «Господи, Гарри, — думала она. — Только улетай. Пожалуйста, улетай». Дверь открылась, и Мартиньи вошел в кабинет.
У нее на глаза навернулись слезы, она никогда не была так взволнована, как теперь, когда Грейзер отступил на шаг, а Гарри нежно ее обнял.
Ее переполняли эмоции, и она совершила величайшую ошибку.
— Ах ты, чертов дурак! — воскликнула она по-английски. — Почему ты вернулся?
Мюллер довольно улыбнулся и взял со стола маузер.
— Так вы и по-английски говорите, мадемуазель. Становится все интересней. Я думаю, Эрнст, лучше забрать у штандартенфюрера его Вальтер.
Грейзер выполнил указание. Мартиньи сказал по-немецки:
— Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, Мюллер? Мадемуазель Латур говорит по-английски по той простой причине, что ее мать была англичанкой. Это записано в ее деле, хранящемся в штабе СД в Париже. Вы можете проверить.
— У вас на все есть ответ, — сказал Мюллер. — Что вы скажете, если я вам сообщу, что Вилли Клейст был убит вчера ночью? Медицинская экспертиза показала, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами ночи. Мне нет нужды вам напоминать, что в два вас остановили на Рут-дю-Сад, не более чем в миле от места, где нашли тело. Ну, что вы на это скажете?
— Могу предположить, что вы сильно переутомились на работе. Под угрозой вся ваша карьера, Мюллер. Вы это понимаете? Когда рейхсфюрер узнает обо всех фактах…
Мюллер едва не потерял самообладание.
— Достаточно об этом. Я всю жизнь был полицейским, хорошим полицейским, и не одобряю насилие. Однако есть другие, у которых другие понятия. Например, Грейзер. У Грейзера странная особенность: он не любит женщин. В действительности, ему будет приятно обсудить обстоятельства дела наедине с мадемуазель Латур. Но я сомневаюсь, что она при этом получит удовольствие.
— Не знаю, не знаю. — Грейзер обнял Сару, запустил руку ей за ворот и положил на грудь. — Думаю, ей понравится, когда я ее немного подучу.
Левая рука Сары вцепилась ему в лицо, расцарапывая до крови. Ею овладело такое бешенство, какого она никогда не испытывала. Когда Грейзер откачнулся, она опустила руку под юбку и выхватила из-за чулка крошечный пистолет. Вскинув руку с пистолетом, она выстрелила Мюллеру между глаз, в упор. Он отшатнулся к стене и свалился на пол. Грейзер попытался вытащить из кармана свой собственный пистолет, но не успел, Мартиньи уже завладел маузером Мюллера.
Галлахер
— Хорошо, следуйте за мной, — приказал Баум и решительным шагом направился к входу в Серебристый прилив.
Дверь распахнулась, и Баум появился на пороге кабинета Мюллера через мгновенье после того, как Сара того застрелила. Баум вошел в комнату, Хейдер и дюжина солдат позади него. Он нагнулся через стол, взглянул на тело Мюллера.
Грейзер сказал:
— Господин фельдмаршал, эта женщина убила капитана Мюллера.
Баум его игнорировал. Он обратился к Хейдеру:
— Посадите в камеру этого человека.
— Слушаюсь, господин фельдмаршал. — Он кивнул, и трое солдат, подхватив упиравшегося Грейзера, вытащили его из комнаты. Хейдер пошел за ними.
— Возвращайтесь к машинам, — приказал Баум остальным солдатам и подал Саре пальто. — Можем идти?
Галлахер и Гвидо видели, как они вышли из бывшего отеля и сели в Кубельваген. Сара с Мартиньи сзади, а Баум снова встал у переднего сиденья. Он взмахнул рукой, и машина тронулась, за ней тронулась вся колонна.
— Что теперь нам делать? — спросил Гвидо.
— Господи, да что же это, в тебе совсем нет поэтичности? — возмутился Галлахер. — Мы последуем за ними, конечно. Я ни за что не соглашусь пропустить последний акт.
В маленькой комнате в Сентябрьском приливе метался на кровати и стонал Конрад Хофер. Снотворное, которое доктор дал Мартиньи, как и большинство лекарств, которые были в его распоряжении, было еще довоенного производства. Поэтому Хофер уже не был в полностью бессознательном состоянии. Он открыл глаза, ощутил сухость во рту, уставился в потолок, пытаясь вспомнить, где находится. У него было впечатление, что он видел какой-то кошмар, но забыл, что это было. Потом он вспомнил, попытался сесть и свалился с кровати на пол.
Он заставил себя подняться, голова кружилась, но он дотянулся до ручки двери. Она не поворачивалась. Он повернулся и, раскачиваясь, пошел к окну. Он попытался поднять шпингалеты, но не смог и разбил стекло локтем.
Звук разбитого стекла привлек внимание двух солдат, оставленных капитаном Хейдером в качестве часовых у Хингет, они вбежали во двор. Стали смотреть наверх, держа наготове оружие. Один — совсем молоденький рядовой, и второй постарше — капрал.
— Я здесь, — позвал их Хофер. — Помогите мне выйти. Меня заперли.