Бенефис мартовской кошки

Донцова Дарья

Тут влетела Кара в обновке, за ней шел улыбающийся Вадим. Галина Феоктистовна сухо обронила:

– Вам идет, хоть толстит немного, – и стала собираться.

Как ни уговаривала ее хозяйка, как ни предлагала: «Ты еще не пообедала», гардеробщица стояла на своем: «Мне пора».

Очевидно, зрелище семейного счастья Тамары Павловны подкосило злобную бабу.

Не успела за Галиной Феоктистовной захлопнуться дверь, как теща налетела на зятя:

– Где взял? Только не ври! Норка жутких денег стоит.

– Да манто

искусственное, – принялся отбиваться Вадя, – оно дешево стоит, а за духи и вовсе двадцать рублей отдал.

Тамара Павловна пощупала красивый мех, тот заскрипел под рукой. Капельдинерша удивилась, и правда не настоящий, но красиво сделано.

– Откуда деньги?

Вадя рассмеялся:

– Заработал. Приятелю помог мебель из квартиры на дачу перетащить.

В такое верилось с трудом, но пришедшая в эйфорическое состояние Карина не позволила матери продолжить выяснение, заявив:

– Господи, вечно ты недовольна!

Дело было в пятницу, а во вторник по консерватории разнеслась страшная весть: внучка Розы Михайловны, талантливая Сонечка покончила с собой.

Тамара Павловна остановилась, потом робко закончила:

– У меня к вам претензий нет, через несколько дней после кончины Сони трагически погиб Вадим. Да я бы никогда и не пошла к вашей племяннице разбираться и требовать какой-то компенсации за то, что она пыталась разбить семью моей дочери. Мне жаль Соню. Но если вы думаете, что в ее гибели виновата я…

Капельдинерша замолчала, было слышно в повисшей тишине, как шумно дышит под столом спящий Дик.

– Об одном прошу, – тихо сказала Тамара Павловна, – давайте не будем затевать разборки. Ни Сони, ни Вадима нет в живых, Карина тоже, считайте, умерла, двигается словно автомат, но надеюсь, оправится. Если дочь узнает, что супруг изменял ей, покончит с собой, как ваша Соня. Христом Богом прошу, пожалейте, уходите.

Мне стало не по себе. Я молча кивнула и выскользнула во двор, чувствуя себя гаже некуда.

Глава 28

Очутившись в метро, я глянула на большие часы, висящие над въездом в тоннель, – восемь вечера. Роза Михайловна сейчас на работе, если потороплюсь, успею перехватить старуху и задать ей пару вопросов. Неожиданно заболела голова. Я расстегнула курточку и привалилась к стене. Надо бы выпить кофе, как все гипотоники, я совершенно не переношу духоту, а в подземке буквально нечем дышать. Впрочем, в вестибюле есть кафе.

Еле двигая ногами, я добралась до торговой точки и уставилась на меню. «Мексиканский блинчик буритто острый», «Хот-дог по-американски»… В душе поднял голову квасной патриотизм. Интересно, что у нас осталось русского, если даже в низкопробной забегаловке подобный ассортимент?

Купив «буритто», оказавшийся на самом деле плохо испеченным, жестким блинчиком с жидкой, совсем не острой начинкой, я принялась глотать непрожеванные

куски «мексиканского объеденья», чувствуя, как бедный желудок пытается взбунтоваться. Наверное, следовало пойти в «Макдоналдс», хоть там и подают холестериновую, жутко вредную для здоровья котлету, но она вкусная и свежая, да и масло из нее не капает, как из этой подливки!

Масло! Блинчик шлепнулся на пол. Я подобрала его и сунула в урну. Ох, неспроста ноги Тамары Павловны разъехались на скользком линолеуме в тот день, когда убили в директорской ложе Стаса Комолова. Не случайно она тюкнулась лицом о галошницу. И не зря зятек, укладывая тещу в постель, бормотнул:

– Аннушка масло уже пролила.

Тамара Павловна милая, приветливая, но она плохо знает русскую литературу, а я в отличие от капельдинерши читала книгу Булгакова «Мастер и Маргарита» и великолепно помню, что эту фразу «Аннушка масло уже купила, причем не только купила, но и пролила» говорит Берлиозу на бульваре таинственный незнакомец. И что же случается потом? Для тех, кто не знаком с великим произведением, сообщу: трамвай не сумел затормозить и отрезал поскользнувшемуся на рельсах Берлиозу голову.

Вадя, преподававший литературу, очевидно, любил Булгакова…

Выбросив следом за блинчиком картонный стаканчик с жидкостью, менее всего по цвету и вкусу напоминающей кофе, я побежала к перрону, ощущая полную безнадежность. Ладно, предположим, что Вадим задумал лишить жизни Стаса, но почему? Никакой связи между бонвиваном, альфонсом, сибаритом Комоловым и бывшим скромным учителем, а потом безработным Вадиком не просматривается. Разве что они оба ленивы до потери пульса.

Когда из дверей Большого зала повалила плотная толпа оживленных людей, я улучила момент и шмыгнула внутрь.

– Вы куда? – бдительно осведомилась билетерша.

Учитывая резкое похолодание, я заныла:

– Перчатки обронила, вам никто не передавал?

– Нет, – покачала головой женщина.

– Можно, вернусь и посмотрю в фойе?

Билетерша кивнула и посторонилась.

Концерт закончился, и никакого резона не пускать меня внутрь не было.

Роза Михайловна ловко подавала куртки последним слушателям. Я подождала, пока небольшая толпа рассосется, и приблизилась к старушке. Та спокойно спросила:

– Ваш номерок?

– Не узнали меня?

Роза Михайловна водрузила на нос очки и приветливо сказала:

– А-а… На концерте были?

– Нет.

– Да? Что же здесь делаете?

– Хочу позвать вас в кафе, тут рядом, за углом.

– Зачем это?

– Поговорить.

Старушка недоуменно скривилась:

– Уж извините, я люблю читать газеты и журналистов уважаю, но сейчас уже поздно.

– Кафе работает круглосуточно, а вы, наверное, проголодались после напряженного рабочего дня, – решила я соблазнить старуху ужином.