Беранже
Шрифт:
Через два года после выхода из долговой тюрьмы, 22 апреля 1828 года, Руже де Лиль сильно встревожил Беранже отчаянным письмом. Он писал, что хочет убежать от друзей, которые приютили его, он не в силах переносить мысль о том, что пребывание его у них в доме им в тягость. Лучше он пойдет куда глаза глядят, по полям и лесам, ночью и днем, пока не свалится где-нибудь умирающий от усталости, голода, тоски…
Беранже тотчас же бросился спасать старого поэта, отложив в сторону собственные неотложные дела. И ему удалось успокоить Руже де Лиля, отговорить его от мрачных намерений, рассеять его подозрения. Старик снова принялся за свои
Неужели и он, Беранже, станет когда-нибудь таким же забытым всеми, ворчливым стариком, как Руже де Лиль?
Пятидесятилетие, увы, не за горами, и болезни все неотвязйей. Он уже не так быстро поднимается по лестницам. Покряхтывает. А как, бывало, взлетал на самый высокий этаж, в свою мансарду!
И «толстозадые проказники амуры» все реже заглядывают в его песни, хотя Беранже и тешит себя мыслью, что они не совсем еще забыли певца Лизетты.
Чем дальше уходят в прошлое годы молодости, тем милее становятся они. Даже огорчения и тревоги прежних лет как-то золотятся и розовеют в закатных лучах воспоминаний. Разве это не признак надвигающейся старости?
Мой добрый друг! Дай чокнемся с тобою Еще разок за счастье прошлых лет. О, как давно расстались мы с зарею! Скольких тревог и радостей уж нет, —поет Беранже, сидя за бутылкой вина со старым приятелем, приобщившим его некогда к таинствам стихосложения. Типограф Лене, он же брат Полуштоф из памятной «Обители беззаботных», не забывает брата Весельчака и непременно захаживает к нему, когда приезжает в Париж по делам или просто поразвлечься. Он привозит с собой ворох приветов из Перонны и, конечно, воспоминаний юности.
Беранже поет песенку «Добрый вечер», посвященную Лене. В ней слышится грусть об ушедших днях, но это легкая, улыбчивая грусть. Прошлое дорого, но ведь существует настоящее и есть впереди будущее! Жизнь не кончена, и нечего печалиться о надвигающейся старости, когда ты полон надежд и надежды эти связаны не только с личной твоей судьбой:
Жалеть о том, чему уж нет возврата, Не нам с тобой: надеждой мы живем. Мой старый друг, близка пора заката: Без грусти вечер проведем!На пятом десятке Беранже отдает щедрую дань воспоминаниям. Во многих его песнях оживают мансарда, часы, заложенные в ломбард, Лизетта, кружок друзей, звон чаш и смелые тосты… Но теперь главное в герое его автобиографических песен уже не только веселая беззаботность, душевная широта, бескорыстие, которыми отличались маленький человек под хмельком, чудак и другие герои времен «Обители беззаботных». Герой вырос вместе с автором. И прошлое освещается новым светом. Гражданин, патриот, друг свободы встал на место прежнего бедняги-чудака.
Мы пили все за Францию без трона,— вспоминает поэт в песне «Чердак».
О Франции со мной лила ты слезы, —обращается
предсказывает волшебница из песни «Портной и фея» у колыбели будущего поэта. А в песне «Богиня» поэт вспоминает отроческие свои годы — незабываемые годы революции с их патриотическими праздниками, когда юный республиканец с восхищением глядел на «богиню свободы», увенчанную цветами, и звал в душе: «Будь матерью моей!»
Близок Беранже веселый и смелый комический актер из песни «Надгробное слово Тюрлюпена», хотя у него иная судьба, чем у героя автобиографических песен и он принадлежит к более раннему поколению.
Он Бастилью брал, был ранен, Был солдатом, а потом Очутился в балагане, Стал паяцем и шутом. Выручая очень мало, Ах! Был он весел неизменно Поражала, поражала Бодрость духа Тюрлюпена.Тюрлюпен — истый демократ и самобытный философ. На что ему богатство? На что ему благоволение знати, самого короля?
Разве снимет он корону, Если я колпак сниму? —насмешливо вопрошает Тюрлюпен. Нет, королей и аристократов он не жалует.
Хлебопек — вот истинный друг актера-философа. Тюрлюпен воспевает угнетенных, а не угнетателей.
Что? Ему грозят за это тюрьмой?
— Я готов, — без раздумий отвечает смелый скоморох.
В Тюрлюпене собраны и воплощены те качества, которыми больше всего дорожит в человеке Беранже. Он неподкупен, справедлив, смел и деятелен. Этот скоморох действительно друг народа. Потому так скорбит народ, узнав о его смерти:
Каждый плачет, каждый плачет, Провожая Тюрлюпена.То, чего ждет Беранже, что он старается пробудить, ускорить своими песнями, как будто начинает приближаться. Первые вспышки молний пока еще слабо, но уже проблескивают в тучах, сгустившихся над родиной поэта. Гнет должен, наконец, вызвать отпор в народе. Признаки этого сказываются уже на втором году царствования Карла X.
30 ноября 1825 года, когда Париж хоронил известного либерального деятеля генерала Фуа, похороны превратились в манифестацию. Лавки закрылись. Бульвары заполнились стотысячной толпой, двигавшейся за траурными дрогами. Полиция была наготове. Но на этот раз оружие не было пущено в ход.
Некоторое оживление оппозиции наметилось постепенно и в палате депутатов. Парламентские победы либералов вызывали приветственные демонстрации парижан. Но Беранже мало верил в результаты деятельности либеральных вождей:
«Я видел, что нация гораздо более развита, чем эти вожди, и что она опережала своих корифеев, которые считали себя ее высшим выражением», — говорил он.
Во время королевского смотра Национальной гвардии апрельским днем 1827 года из толпы неслись крики:
— Да здравствует хартия!