Беранже
Шрифт:
— Читайте целиком! — кричат из публики.
Беранже чувствует что-то вроде благодарности к прокурору. Этот змей по крайней мере не принижает его поэзии.
— Чем талантливее песни, — утверждает Маршанжи, — тем опаснее они для трона и алтаря.
«Что ж, это верно», — думает Беранже. Конечно, в желании сгустить краски, усилить удар Маршанжи иногда доходит в своей речи до нелепостей. Цитируя «Доброго бога», он с пафосом восклицает:
— Разве так говорил о божестве Платон?
Беранже прячет насмешливую улыбку. Можно ли отождествлять идола старых богомолок с божеством Платона или с «Высшим разумом», которому поклонялись во времена революции?
Но в общем
Дюпен изо всех сил нажимает на то, что песня-де невинный жанр, созданный для потехи. Просто смешно затевать судебный процесс против каких-то шутливых куплетов! Разве могут они играть серьезную роль в политике? Анекдотами и прибаутками Дюпен старается рассеять грозовую атмосферу, сгустившуюся после речи Маршанжи. Из зала то и дело несутся смешки и хлопки и даже на лицах судей, которые стараются сохранять непроницаемое выражение, мелькает какое-то подобие улыбок.
Наконец жюри удаляется на совещание.
А в это время листки с запрещенными песнями так и порхают среди публики, со скамьи на скамью, залетают даже на судейский и прокурорский столы; писцы с профессиональной быстротой строчат копию за копией. Сегодня же эти копии разлетятся по всему Парижу…
После получасового совещания суда приговор по делу Беранже вынесен и оглашен:
Королевский суд в Париже, действуя в качестве суда присяжных департамента Сены, вынес приговор следующего содержания.
Подсудимый признан виновным в нанесении оскорбления общественной и религиозной морали, выразившегося в сочинении, напечатании, издании, продаже и раздаче сборника произведений в двух томах, содержащего в себе следующие песни:
8) «Смерть короля Кристофа» т. II стр. 222, —
что составляет преступление, предусмотренное статьями 1 и 8 закона от 17 мая 1819 г. Применив к нему означенные статьи… суд приговаривает Пьера Жана де Беранже к заключению в тюрьму сроком на 3 месяца и штрафу размером в 500 франков.
Подсудимый облегченно вздыхает. Он ожидал худшего. Это минимальное наказание. Потом Беранже узнал, что одному из судей, господину Коттю, он был обязан тем, что с него сняли самый серьезный пункт обвинения — в подстрекательстве к бунту, связанный с песней «Старое знамя».
Прямо из зала суда под стражей, в закрытой карете Беранже препроводили в тюрьму Сен-Пелажи,
В тяжелом скрипучем замке щелкнул ключ. Простучали и затихли шаги тюремщика. Беранже остался один. Не спеша огляделся. Что ж, все, как полагается в тюремной камере: окно под потолком забрано решеткой, вдоль стены узкая койка…
Но ведь эта камера ему знакома! Отсюда только сегодня утром вышел, отбыв свой срок, памфлетист Поль Луи Курье. Беранже не раз навещал его в тюрьме, приносил свои новые песни, советовался насчет выпуска сборника. Курье одобрял решение Беранже, хотя оба прекрасно понимали, чем оно грозит автору. Пьер Жан уже тогда «примеривался» к положению заключенного.
— Ничего, — говорил Курье, — зато вся Франция прислушается к голосу узника-певца!
Замечательный человек этот Курье! Беранже вспоминает иронический прищур его умных глаз, улыбку, так красившую бледное лицо, изрытое оспой, интонации глуховатого голоса. Знаток античности, ученый-эллинист, Курье мог бы добиваться академического кресла, а пока что жить в тиши своего поместья. Но Реставрация с ее мерзостями и злоупотреблениями разбудила в нем гражданина. От
Политические памфлеты Курье столь же отточены и язвительны, как песни Беранже. И тюрьма не заставила его умолкнуть, как не заставит она умолкнуть Беранже.
Неужели кому-нибудь из власть имущих, засадивших за решетку памфлетиста, а вслед за ним песенника, могло прийти в голову, что заточение превратит их в этаких смирнехоньких верноподданных? Что за чушь? Пьер Жан усмехается…
Конечно, тяжело оказаться взаперти тому, кто больше всего» на свете любит свободу. Он остро ощутил это несколько минут назад, когда в дверях камеры щелкнул ключ… Но ведь три месяца — это не так уж долго. И к тому же никто не может отнять у него возможность свободно мыслить, свободно сочинять свои песни даже в этих стенах.
Стены крепкие, оглядывается Беранже. Зато ниоткуда не течет, не дует, не то что в тех каморках, где приходилось ему ютиться столько лет. Э, да здесь есть и камин, и в нем видны остатки золы!
«Тюрьма меня того и гляди избалует», — скажет он завтра своим друзьям.
На следующий день после суда над Беранже в полицейской префектуре образовалась очередь за разрешениями навестить узника Сен-Пелажи. Генералы, депутаты, литераторы, банкиры встречались здесь с многочисленными любителями песен из парижских предместий — с ветеранами на костылях, кудлатыми юнцами в потертых куртках. У многих в руках были свертки и сумки с гостинцами.
Посылки на имя Беранже одна за другой приходили в тюрьму. Жители города Сомюра прислали двадцать пять бутылок отличного вина «Шамбертен» и песенку, в которой поэту рекомендовали для поддержания здоровья в тюрьме принимать ежедневные «внутренние души». Беранже откликнулся на этот подарок песней «Мое исцеление». Еще одну песню — «О действии вина в тюрьме» — сочинил он в ответ бургундцам, тоже приславшим ему вина с самых лучших виноградников.
Некоторые из жителей города Витре попали под надзор полиции из-за своей приверженности к заключенному песеннику: они устроили «благотворительную охоту», решив всю добычу преподнести Беранже.
«Устанавливается, что речи, произнесенные на обеде, заданном по случаю этой охоты, были крайне неблагоприятны в отношении королевского правительства», — сообщал в письме, адресованном в министерство внутренних дел от 17 февраля 1822 года один из агентов полиции.
Но несмотря на доносы, корзины со свежей дичью не переставали прибывать в Сен-Пелажи и из Витре и из других концов Франции; тут были и куропатки, и бекасы, и кролики, и козлята. А жители Бри присылали отличные сыры.
Да, Беранже было чем попотчевать своих посетителей и товарищей по заключению! С разрешения тюремного начальства он держал открытый стол для политических заключенных.
Первое время его пребывания в Сен-Пелажи тюремный режим не отличался особой строгостью. Беранже разрешалось разгуливать по коридорам и принимать гостей в своей камере. Узников запирали на замок только к вечеру. Но в конце декабря, после попытки к бегству двух заключенных, всяческие вольности и поблажки были запрещены. Встречи узников с посетителями проходили с тех пор под надзором в общей приемной.
Новости с «воли», которые приносили друзья и газеты, не радовали. 15 декабря в газете «Монитер» был опубликован список новых министров. Увы, все до одного из лагеря роялистов! Во главе кабинета Виллель — один из вожаков «крайних», бывший тулузский мэр, выдвинувшийся благодаря своему «рвению». Хитер, ловок, расчетлив, выглядит этаким «государственным мужем», но на деле заботится не о благе всего государства, а об интересах своей партии.