Бермудский Треугольник
Шрифт:
Герман, уже три с лишним часа продолжавший «праведную» жизнь, скрипел авторучкой, выделяя наиболее значимые моменты нетленного наследия цветным фломастером. Мочалин, сидевший рядом, с гримасой презрения наблюдал за другом, занося в свою тетрадь короткие строки, состоящие из понятных только ему сокращений. «Диктатура пролетариата не есть окончание классовой борьбы, — с лёгким восточным акцентом читал выдержку из ленинской работы полковник Бекмамбетов, — а есть продолжение её в новых формах». Оторвавшись от раскрытого синего тома, он поднял голову и оглядел класс. Герман строчил как пулемёт. Потом быстро поменял ручку на фломастер и подчеркнул словосочетание «есть
— Майор Поскотин! — прервал его ликование Бекмамбетов, — вам ленинские слова кажутся смешными?
— Никак нет, Садруддин Сайфутдинович! Даже наоборот…
— Что значит — «наоборот»?
— Ну… типа, печальными, товарищ полковник!
— ?!
— Понимаете, Садруддин Сайфуддинович, наш пролетариат в отсутствии классовой борьбы совсем оскотинился. Ведёт себя как стадо бабуинов. Энгельс что говорил? «Труд сделал из обезьяны человека». Следовательно, если пролетарий перестаёт трудиться, он может снова превратиться в обезьяну. Этим вопросом всерьез озаботились наши противники, демонстрируя звериный оскал империализма.
— Товарищ Поскотин, — прервал его преподаватель, — не разводите демагогию, говорите по существу!
— Я стараюсь, товарищ полковник. Могу пример привести. Вот обратите внимание на кровавого диктатора Ли Куан Ю в Сингапуре. Этот мракобес…
— Герман Николаевич!
— Виноват… Этот диктатор безжалостно стерилизует всех пролетариев, с врожденными заболеваниями, преступными наклонностями и просто не желающих работать. А еще он бросает в тюрьмы всех, кто мочится в лифтах, пьянствует и плюётся в общественных местах…
— Товарищ майор, прекратите паясничать!
— Даже не думал, Садруддин Сайфуддинович! Я просто хочу оттенить гуманизм нашего общества. У нас таких берут на поруки и путем перевоспитания снова делают из обезьяны человека! К примеру, хозяин моей квартиры, — Герман краем глаза уловил радостное выражение лица своих друзей, — плоть от плоти рабочего класса! Но, как и большинство в нашей стране, не желает работать, строит из себя интеллигента и целыми днями гоняет «зелёного змия».
— Ваш сосед не типичный представитель, товарищ Поскотин! Отдельные деграданты не могут бросить тень на рабочий класс!
— С типичными, товарищ полковник, ещё хуже. Работают из рук вон плохо, а зарабатывают больше учёных с инженерами. Да и с каждым разом пролетариев всё меньше становится. На пороге сплошная автоматизация. Без высшего образования никуда, разве только снова по деревьям разбежаться. А получил высшее образование, — изволь покинуть ряды передового класса и записаться в гнилую интеллигенцию. Но, как ни раз говорил товарищ Ленин, интеллигенция — это, я извиняюсь, говно нации! И как нам с подобным дерьмом светлое будущее строить? Главное — как это противоречие
— Хм… — в замешательстве произнёс преподаватель. — Всё, что вы сказали, конечно, бред, но некоторые нюансы всё же имеют место быть.
— А вот ещё, Сайруддин Сайфутдинович, — не давая опомниться полковнику, затараторил слушатель, — человек, который сидел в тюрьме, работал на «Шарикоподшипнике», знает три языка, по выходным играет в самодеятельном театре, а в будни работает сторожем на стройке. Он пролетарий или интеллигент?
— Он деклассированный элемент, товарищ майор!
— Никак нет, товарищ полковник! Согласно определению, пролетариат, это…
— Давайте всё же отталкиваться от классического определения, а не от ваших домыслов! — недовольно прервал дотошного слушателя полковник.
— Извольте! Вот, смотрим, страница… страница… — Герман судорожно листал словарь латинских терминов и выражений, услужливо подсунутый ему Вениамином, — А! Вот, нашёл! Читаем, пролетарий, с латинского — «пролетариус»… та-а-ак… «производящий потомство», не то!.. Дальше… отпрыск, дитя, опять не то!.. А, вот: мужской половой орган… яички… — съезжая на шёпот, закончил цитирование обескураженный Поскотин.
— Вы издеваетесь?!!
— Да нет же, смотрите сами!
Слушатели уже давились от смеха. Веничка дёргался в конвульсиях, перемежая судорожные гримасы детскими всхлипываниями. Наконец, не выдержал полковник Бекмамбетов. Он широко улыбнулся, откашлялся в кулак и, стараясь быть серьёзным, промолвил: «Если бы нечто подобное, товарищ майор, вы произнесли в Пекине или, на худой случай, в Урумчи, вас бы давно повесили за „пролетариус“ на Великой Китайской стене». Полковник Бекмамбетов в прошлой жизни был нелегалом и служил управляющим скотобазой в Кульдже Синьцзян-Уйгурского автономного района, в котором недавние братья по вере развёртывали свои первые баллистические ракеты «Дун-1» и «Дун-2». Дождавшись, когда новая волна веселья, вызванная его ремаркой, успокоится, полковник предложил Поскотину оформить свои мысли отдельным рефератом и защитить его в установленном порядке.
Самоподготовка
После обеда началась самоподготовка. В ожидании секретчиков в классной комнате дремали полтора десятка разморённых обедом офицеров. Старшина группы Олег Калошин в третий раз зычным голосом запрашивал желающих сходить в Большой театр на «Пиковую даму». Слушатели стыдливо прятали глаза, не желая обременять себя встречей с прекрасным. Калошин с надеждой посмотрел на Поскотина. Перехватив его умоляющий взгляд, Герман возмутился:
— Почему опять я?
— Ладно, не хочешь — не надо! Но ты подумай!.. — не теряя надежду, посоветовал старшина.
Капитан Калошин был образцовым советским офицером. Высокого роста, крепко сложенный атлет с открытым и приветливым русским лицом, он всем своим видом излучал уверенность, спокойствие и доброжелательность. Олег был капитаном курса по волейболу, полузащитником в футболе, а на борцовском ковре ему не было равных. Однако всякое соприкосновение с искусством вызывало в нём чувство растерянности. Он не понимал, зачем в балете сучат ногами и прыгают на манер африканских страусов, почему в опере надо смотреть на заплывших жиром тёток, вопящих громче его соседки-алкоголички. В не меньшее уныние его приводила живопись и симфоническая музыка. А однажды, листая журнал «Огонёк», он узрел в одной из женщин на репродукции Рубенса «Три грации» несомненное сходство со свой женой, которую тут же пригласил на опознание, после чего неделю спал на раскладушке в коридоре.