Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
ей сейчас к князю Ивану Андреевичу в хоромы. И Антонидка-стряпейка тоже перепугалась
не на шутку, стала обнимать Аксенью и крестить. Но делать было нечего: ни ухорониться
было Аксенье, ни сквозь землю провалиться, ни кошкой обернуться, ни птицей вознестись.
И, набросив на плечи вычиненный плат свой, поднялась Аксенья в хоромы и столовою
палатою вышла в князь-Иванов покой.
Она вошла и стала у дверей, глянув на статного русобородого человека в расстегнутом
бешмете,
А князь Иван подошел к ней близко и увидел на бледном лице алые губы, под сросшимися
бровями черные глаза, все лицо ее разглядел, кожу ее, словно эмалью наведенную, всю
красоту Аксеньи, не стертую горем, не порушенную бедой, не вытравленную болезнью.
– Кто ты? – спросил князь Иван, не отрывая глаз от девки, которая стояла перед ним,
прерывисто дыша, вскидывая ресницы свои вверх и вновь затеняя ими чуть порозовевшие от
волнения скулы.
– Аксенья, – ответила девка вздохнув.
– Знаю, что Аксенья, – улыбнулся князь Иван. – А откуда ты, чья ты, какого отца дочерь?
– Не знаю, – молвила чуть слышно Аксенья.
– Вот так! – удивился князь Иван. – А откуда ты на росстани забрела, где до того была?
– Не знаю, – ответила Аксенья еще тише.
– Вчера под ночь что это ты разбаивала на дворе работникам моим?
– А это так, – вспыхнула Аксенья. – Что вспомнилось... Что в голову взбрело...
– Где ж это ты наслушалась повестей таких про Анику-воина и Русскую землю?
– Не знаю, не помню, – опять потухла девка.
Князь Иван пожал плечами, отошел к окну, взглянул на Аксенью со стороны и заметил
из-под ветоши застиранной маленькие девичьи ноги, покрытые серой пылью.
– Похитили, что ли, тебя люди лихие и кинули беспамятную на росстанях, или как? А
сдается мне, что не простого ты роду, не холопа дочерь...
– Не знаю, не знаю, – залепетала Аксенья, и слезы брызнули у нее из глаз, покатились по
щекам, стали ниспадать ей на грудь, прикрытую коричневым потертым, по каймам
посекшимся платом. Она выпростала руку из-под плата, чтобы слезы с глаз смахнуть,
распахнула и вовсе плат и принялась обмахрившимся краем вытирать мокрое от слез лицо.
– Чего ж ты плачешь? – шагнул к двери, подле которой стояла Аксенья, князь Иван. – Бог
с тобой... Живи, как жила доселе, на дворе тут. Я чаю, найдется у нас дело и для тебя.
Ступай. Чего уж!..
Князь Иван и рукой махнул, но тут блеснули ему круглые, как горошинки, исчерна-
красные камушки на открывшейся из-под плата шее Аксеньи, драгоценные камни, кой-где
принизанные к золотой цепочке.
–
Аксенья вскинула на князя Ивана заплаканные глаза.
– Тут вот что? – коснулся князь Иван пальцем шеи Аксеньи. – Тут вот, – повторил он,
потянув к себе цепочку, вытянув из пазухи Аксеньиной крест на цепочке этой, малый крестик
нательный, выточенный из такого же, как и горошинки, исчерна-красного сверкающего
камня. А к кресту каменному привешена на колечке золотая бляшка: орлик хвостатый с
пониклыми крылышками, вокруг орлика начеканено – «Борис Феодорович всея Русин...»
Дальше и не прочитал князь Иван. Волосы зашевелились у него под тюбетейкой, пот
проступил на лбу около зажившего рубца.
– Постой, – молвил князь Иван глухо. – Тебя как звать? Аксеньей?.. Постой...
Он выронил из рук своих Аксеньин крест, подошел к столу и вытер платком лоб.
– Ступай, – молвил он не оборачиваясь. – Иди.
Ни о чем не догадываясь, пошла обратно Аксенья, убирая по дороге за пазуху крест,
кутая в плат свой шею и грудь. И в поварне поведала она Антонидке, что все у нее обошлось,
что не сделал ей никакого лиха сердобольный князь.
XXIX. ПОДЕЛОМ!
А князь тем временем метался по комнате, сдергивал с себя тюбетейку и, помявши ее в
руках, останавливался где попало, чтобы снова наладить свою пеструю шапочку на макушку
себе.
«Ой, как же? Что же это? – вихрем проносилось в голове у него. – Царевна Аксенья,
царь-Борисова дочь! В доме у меня, здесь! Тут вот стояла она...» Туман. Весь покой словно в
тумане. Вот ее лицо за пологом тумана; из-под плата выбилась черная прядь... Вот стройные
руки царевны, вот крохотные ее ноги, вся ее поруганная краса. «Нет, нет, прочь! – попятился
князь Иван, словно в комнате перед ним и впрямь стояла Аксенья, о красоте которой слагали
песни в народе. – Прочь! Соблазн это... колдовство... Надо скакать во дворец не медля.
Надобно кликнуть Кузьму. Ведь государственное это дело, тайное, страшное...»
Князь Иван опустился на лавку, бледный, изнемогший. Глядит – рассеялся туман, в
комнате прозрачно, открыто окно, ветер за окном играет листвой. И князь Иван приклонился
к столу и стал быстро водить пером по бумаге, исписывая один листок за другим. Потом,
прочитав написанное, изодрал все листки, Кузёмку кликнул и принялся опять расспрашивать
стремянного своего про девку Аксенью, точно с неба упавшую на росстани и привезенную
Кузёмкой же на хворостининский двор.