Беруны. Из Гощи гость

Давыдов Зиновий Самойлович

падучей болезни, как натвердил ему волхв, встреченный однажды на Ваге в лесу.

– Вот никогда не видывал Генрика короля, – молвил Димитрий, потерши себе переносицу

точеным колечком, – а пуще брата родного Генрик мне люб. Ну, да уж и повидаю... Дайте

сроку, милые... Я чаю, не год туда идти кораблю. А ты, Иван Андреевич, будешь послом от

меня. Летом этим снарядишься в дорогу, известишь Генрика, что и сам к нему быть хочу,

послами б нам обменяться,

как пригоже, торг деять обоюдный, вместе султана воевать... Там

уж по наказу, будет тебе прописано в наказе все подробно... Как, Иван Андреевич? Чай, во

сне не снилося тебе Парижский город видеть?

– То так, государь, – ответил раздумчиво князь Иван, поникши головою, белым платком

перевязанною. – То верно, не снилось... Твоя воля. А не молод ли я для дела такого –

посольство такое править перед очами славнейшего короля?

– А я не молод? – крикнул Димитрий и широко руки развел.

Красное пятно повыше правой кисти царя мелькнуло на миг князю Ивану из-под

вздернувшегося зарукавья. «Родимое», – подумал князь Иван; но Димитрий свел руки,

упершись ими в ковер на лавке, и пятно пропало под надвинувшимся рукавом.

– Не постарше буду и я, – продолжал Димитрий. – «Молод»! Не один ты поедешь.

Великий секретарь мой Афанасий Иванович Власьев с тобою в посольстве будет. Ему, сам

1 К и к а – головной убор, который носили женщины после замужества.

знаешь, дела такие за обычай. А постарше тебя, то так – у меня довольно сенаторов:

Голицыны, Шуйские – дураки, пьяницы... Да и, кроме русской речи, не умеют они никакой. А

ты вон-де и по Квинтилиану начитан, на многоразличные науки простираешься. Много ль на

Москве таких?..

– То так, государь, – поднялся с места и поклонился Димитрию князь Иван. – Твоя воля...

А я по разуму моему порадею тебе и твоему царству, сколько хватит мочи моей. То так: не

Шуйского слать к королевскому величеству... Дозволь мне теперь, прошу тебя, выпей вина...

И Петра Федоровича прошу и Василия Михайловича здоровье царского величества пить.

Все встали; остался сидеть один Димитрий.

– Будь здрав до веку, великий государь, – поклонился Димитрию князь Иван.

– Будь здрав, будь здрав, – подхватили Басманов и Рубец. – На многая лета... Здрав будь...

– Пейте, пейте, любезные мои, – закивал им Димитрий головою и тоже хлебнул из своей

чарки. – Всем нам скоро идти в далекую путину: тебе, Иван Андреевич, посольство править,

нам с Петром Федоровичем и Василием Михайловичем войну воевать.

Димитрий встал, застегнул на себе кафтан, саблю на боку поправил.

–

А теперь хватит. Ложись, Иван Андреевич, в постель: чай, хворый ты еще.

И он стал искать глазами опашень, брошенный в угол на лавку.

Князь Иван подал Димитрию опашень, украшенный жемчужными кистями, расшитый

золотыми разводами.

– Еще, государь, – молвил князь Иван, расправляя на Димитрии опашень, – дозволь мне...

Был я вчера у Василия Шуйского на пиру... Наслушался затейных речей... Думаю, не

заворовал ли Шуйский внове... Остерегаться надобно Шуйского, государь...

Димитрий отступил назад, глаза раскрыл широко, уставился ими в князя Ивана.

– Мне... остерегаться... Шуйского?.. – произнес он медленно. – Ха-ха-ха!.. Да что ты,

Иван Андреевич!..

И, откинув голову, он крикнул громко, так, что слова его, может быть, услышаны были

ратниками на дворе и всеми толпившимися на улице в этот поздний час:

– Я есмь на государствах прародителей моих великий государь и цесарь непобедимый. А

шубника, коли понадобится, повелю выстегать плетьми! И у батюшки моего равные

Шуйскому служили в холопах. То так!.. А теперь довольно, довольно, Иван Андреевич...

Ступай, в постель ляг... Не провожай меня за ворота... Ложись...

Но князь Иван с примолвками и поклонами вышел за гостями на крыльцо.

– Гей, ратные, на конь! – крикнул Басманов с лестницы вниз.

И вдруг, словно в ответ ему, раздался со стороны поварни пронзительный вопль, как

будто закричал человек, на которого обрушилась скала.

– Что это? – вздрогнул Димитрий и схватил Басманова за рукав.

– Ратные, не шали! – крикнул опять Басманов. – Труби на конь, трубач!

Запела труби переливами частыми, забряцали ратники доспехами, заржали кони, не

слышно стало вопля из темноты, откуда несло дымом залитого водою костра.

– Кого это они?.. – спросил Димитрий, но, не получив ответа, сбежал по лестнице вниз,

увидел там у крыльца своего огромного карабаира, подобного туче, и сразу вскочил в седло.

Трубил трубач, бубенщик бил в малый бубен, растянулась станица по Чертольской улице

в темноте. И, когда ворота закрылись за последним ратником и шум похода умолк вдали,

услыхал князь Иван, не уходивший с крыльца, тот же вопль и стоны и быструю-быструю

речь.

– Кузьма! – крикнул князь Иван Кузёмке, лившему в шипящее угодье один ушат воды за

другим.

– Я, Иван Андреевич, – откликнулся Кузёмка из темноты.

– Какое стенание страшное!.. Откуда шум этот?..