Бес шума и пыли
Шрифт:
— Понапрасну проклятиями не разбрасывайся. Чем реже произносишь формулу, тем лучше.
— Почему?
— Потому что при осуществлении проклятия тратится приличное количество энергии, которая черпается из…
Я собирался объяснить детине формулу соотношения космической сферы и магической ауры практикующего колдуна, но запутался и замолчал.
Так мы и плыли, пока совсем не стемнело. Некоторое время я занимал себя вопросом: исполнять задание Пахом-Чика или нет? С одной стороны, договор подписан по всем правилам, но с другой — заказчика-то нет. Провалился
Сделалось прохладно. Гаврила втянул руки в рукава, нахохлился на дне лодки, походя на гигантских размеров курицу. Я дремал, полузакрыв глаза, любовался скользившим по темно-фиолетовой водной глади серебряным лунным шаром. Хорошо-то как! Правда, комары надоедливо зудели, но Гаврила пробормотал сквозь сон: «Чтоб вас разорвало, сволочей!» — и сразу всё стихло.
Я ощутил что-то вроде прилива вдохновения. Чего это я к богатырю Георгию привязался? С самого начала надо было в другом направлении работать! Тогда бы не было ни позорного провала, ни неприятного разговора с Филимоном… Просто-напросто похитил бы Оксану да потихоньку приучил ее к Гавриле. Он — парень хороший, такого и полюбить честной девушке не грех! А я бы его манерам малость обучил, превратил бы орясину деревенскую в настоящего светского льва — девичье сердечко и дрогнуло бы…
Ну, лучше поздно, чем никогда, как говорится… Сейчас запихнем Оксану в мешок, отвезем подальше, подождем немного, чтобы оклемалась, и начнем очаровывать — «шармант, сударыня», «экселент, мадмуазель», «келе ре тиль, шерше ля фам, мерси боку…»
Лодка мягко ткнулась в прибрежный песок. В этом месте река делала крутой изгиб. Я толкнул Гаврилу в бок локтем, он всхрапнул, поднял голову и хриплым со сна голосом объявил:
— Приплыли… Сейчас через поле — и прямо к забору выйдем. Хорошо, что овраг в другой стороне остался…
Мы выпрыгнули на берег. Гаврила спрятал лодку в ближайших кустах.
— А как действовать будем? — спросил он, когда мы шли через поле.
— Как-как… По-бесовски хитро! — ответил я, высоко поднимая ноги, чтобы не очень промокли в мокрых от ночной росы травах. — А ты как хотел? Ворваться в дом, переплевать всю челядь, напугать до смерти вдову, гоняясь с мешком в руках по комнатам за ее племянницей?
Гаврила пожал плечами.
— Перелезем через забор, — объяснил я. — Покажешь, где окно в ее горницу. Знаешь ведь?
— А как же!
— Я постучу тихонько и выманю девицу…
— Так она и вылезет к первому встречному бесу темной ночью!
— Вылезет, не беспокойся, — заверил я. — У меня подход к женщинам есть. Можно сказать, талант к этому делу! Главное — тембр голоса. Голос должен быть в меру мужественным, чуть хрипловатым, глубоким и чувственным… В общем, трудно объяснить. Послушаешь — узнаешь.
— А что говорить-то ей будешь?
— Да ерунду всякую… Какая разница, что говорить? Главное — голос!.. Ну там — дорогая,
— А я что буду говорить?
— Ты молчать в тряпочку будешь.
* * *
— Дорогая, — хрипел Гаврила, скользя спиной по бревенчатой стене забора, — не желаете ли прогуляться?.. Куда-нибудь подальше отсюда… Хоро-ошая собачка… Какая у нас мордочка, какой хвостик…
— Ты ей еще скажи, как она прекрасна сегодня выглядит, — подсказал я, с трудом отводя взгляд от пылавших злобой глаз громадного волкодава, встретившего нас с Гаврилой во дворе вдовы, когда мы перемахнули через забор.
— Я что угодно скажу, — простонал детина, — лишь бы убрали от меня этого зверя!
— Покричи, — предложил я. — Выйдут хозяева и посадят пса на цепь.
— Ага, и нас заодно. Потом опричникам сдадут. И те нас судить будут за то, что по-воровски в чужие хоромы проникли и бесчестье учинить хотели! Хотя… Лучше уж суд, опричники, даже черт с рогами… извини, Адик… чем это чудище!
Трудно было с ним не согласиться. Я вообще впервые видел вблизи такого монстра! Честно говоря, адские псы — стражи преисподней — в сравнении с ним явно проигрывали. Прямо не пес, а черный африканский носорог, только рога и не хватало!.. Отлично натасканная зверюга. Прижал нас к забору и рычит, не давая пошевелиться. Слюна ручейками бежит с оскаленных клыков; глаза, как крючья раскаленные, насквозь протыкают…
Что же нам, до утра стоять, что ли? Пока хозяева не проснутся?..
Псина между тем начала наступать: прижалась к земле, растопырив лапы с тяжелыми тупыми когтями, вздыбила жесткую шерсть на холке.
— Ты же говорил, что собак здесь нет?! — шепнул мне Гаврила.
— Не шевелись, — посоветовал я. — И не говори ничего — не волнуй зверя.
— С чего вдовица вдруг решила волкодава завести? Вот стерва!
— Не стоит упрекать людей за внезапно проснувшуюся любовь к домашним питомцам, — сказал я, а сам подумал:
«Уж не Филимоновы ли это происки? Усилил охрану вдовьего двора, чтобы я больше насчет девицы не рыпался?.. Чего ему она? Ведь не богатырь же Георгий?..»
Потянуло ночным теплым ветерком. Будто вздохнул кто-то сердобольно, увидев, в какое положение попали несчастный влюбленный и не менее несчастный бес… Лунный шар скрылся за тучами — совсем темно стало, в двух шагах ничего не видно, кроме пары огненно-злобных глаз и острейших синевато-белых клыков…
Псина коротко рыкнула, пригнув морду. «Готовится прыгнуть!» — догадался я.
Видимо, подобная мысль посетила и Гаврилу — он подобрался, втянул голову в плечи и шепнул:
— Давай побежим, а? В разные стороны! Кто-то уж точно в живых останется… А то ведь прыгнет сейчас! И разорвет обоих!
Я не рассуждал… Не было на это ни времени, ни желания… Уж лучше бежать, чем принять смерть, скукожившись у забора и вытирая потные ладошки о трясущиеся колени… Мелькнула, правда, мыслишка о сопротивлении, мелькнула и пропала. С кем угодно в схватку вступлю, но только не с этим чудовищем!