Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
– И когда?
– Летом. Мария Ивановна попросила больше ее не вызывать -мол, возраст, глаза не видят, голова туго варит. Похоже, чувствует вину после твоей статьи.
– Зря. Она всегда хорошо ко мне относилась и ни в чем не виновата. Надо будет с ней поговорить после выписки, успокоить.
– Ну с этим вы сами разберетесь... Так что Олечка теперь очень даже кстати, - вернулся к теме Веня.
– Мало чего, правда, умеет, но все равно лучше, чем зеленые выпускники журфака.
–
– Согласен. Но одного старания, сама понимаешь, мало: надо нюх иметь, тонкости момента чуять. А вот с этим у нее проблемка.
– Снова чего-то утворила?
– По-крупному не успела засветиться, но по мелочам...
– Каким?
– Катя поймала себя на мысли, что жизнь редакции ей по-прежнему интересна. Как и люди, которые там работают.
– Каким мелочам?
– Взять хотя бы репортаж о больнице. Ну о той, где ты лежала, когда теплотрассу прорвало. О самой трубе и о людях, что на морозе вкалывали, - пару строчек. Зато о начмеде и ее «подвиге» по эвакуации больных - две трети материала. Плюс фотография, как для доски почета. А какой там подвиг? Прямые служебные обязанности. Не сама же она каталки с больными по коридорам гоняла.
Катя нахмурилась. Все, что связано с прежней больницей, вызывало у нее едва ли не аллергию. Кроме, конечно, Оли и Маринки, общение с которыми, увы, на сегодняшний день она вынужденно свела на нет, даже номера их телефонов занесла в черный список. Как и Зины, которая пыталась к ней пробиться, слала СМС. Никто из них не догадывался, что Катя снова в больнице.
– Стрельникову единственную из журналистов пропустили в больницу. Могла классный репортаж забацать - в палаты заглянуть, с людьми потолковать. А она помела хвостом перед начмедом - и все. А что может сказать чиновник? Только себя похвалить, зазвездиться. Короче, влетело потом Стрелке от Жоржсанд.
– Стрелке?
– Ну да. Теперь она у нас Стрелочница. Или Стрелка, как кому правится.
– А что еще было в статье?
Да ничего путного, стыдоба одна, - отодвинул пустую тарелку Веня.
– Народ в комментах поприкалывался: мол, превращаемся в рупор сама знаешь кого. Зато из Минздрава позвонили, поблагодарили: в правильном свете осветили событие, народ успокоили.: Стрелка после оправдывалась: хотела тебе помочь, раз ты там лежишь. Ну, отношение персонала и прочее. Тебе помогло? Тут же в другую больницу перебазировалась, - усмехнулся он.
– Вень, а ты можешь привезти мне ту газету?
– задумчиво попросила Катя.
– Могу. Только зачем?
– Персона одна меня интересует.
– Начмед, что ли? Я тебе сразу скажу: сука она, - неожиданно скривился Потюня.
Катя посмотрела на него с удивлением.
– Еще та сука, - подтвердил Веня.
– Я же говорил: это с ее подачи Генрих увязался за мной в больницу в день выписки. Не хотел его брать, отговаривал, а он:
«Знаю, - подумала Катя.
– Увы, знаю гораздо больше...
– в памяти отчетливо проявилась картинка, как мужчина с женщиной на руках поднимается по ступенькам, как она касается его щеки губами.
– И все-таки что-то здесь не так...
– наткнулась она на логическое несоответствие.
– Со слов Ольги Валерия Петровна питала ко мне неприязнь, относилась как к личному врагу. То есть была осведомлена, что я и есть та журналистка, которая написала статью о профессоре Ладышеве. Возможно, из-за этой статьи у нее возникли проблемы. Та же Арина Ивановна говорила, что медики сразу вспомнили о гинекологе, которая пропустила криминальный аборт. А если так, то многое становится понятным и... непонятным. Почему она пошла навстречу Генриху, почему пропустила его в больницу, устроила нам свидание? Для чего ей это было нужно?.. А для того, чтобы нейтрализовать соперницу!
– осенило ее.
– Она знала или догадывалась о наших с Вадимом отношениях и решила очернить меня! Сыграв на чувствах Генриха, подстроила его приезд в больницу именно в тот момент, когда там будет Вадим. И выпустила меня из больницы в строго определенное время, - вспомнила она задержку с выдачей одежды в гардеробе.
– И потом через главный вход прямо под начмедовские окна меня не просто так вывели. Ей надо было, чтобы трогательную встречу с Генрихом увидел Вадим!»
Сосредоточившись на выстраивании логической цепочки действий Лежнивец, Катя поставила на стол баночку с йогуртом и подошла к окну. Сердце стучало быстро-быстро. Подобная мысль мелькнула у нее и в день выписки, но тогда она не успела ее проанализировать.
«...Все складывается, кроме одного: он нес ее на руках по лестнице! Заставить это сделать Вадима невозможно. И почему он вдруг там оказался? Значит, они общаются... Должно быть, ему стало неудобно перед Валерией Петровной за статью... Приехал загладить вину? Неужели до сих пор к ней неравнодушен?»
Стремительно развивавшаяся до этой секунды мысль словно разбилась о невидимую преграду и рухнула замертво. Пейзаж за окном затянулся странной серой дымкой, качнулся, поплыл...
– Э! Ты чего?
– привел ее в себя голос Вени.
– Может, тебе прилечь? Блин!.. Побледнела вся... Ну-ка, ложись, - с непонятно откуда взявшейся прытью подскочил он, попытался ухватить Катю за локоть.
– Все хорошо, - отвела она его руку, отвернулась от окна и отрешенно произнесла: - Ты прав, надо прилечь.
– Может, врача позвать?
– Не стоит. Ничего не болит, - Катя присела на край кровати.
– Немного голова закружилась.
– Точно все хорошо?
– Точно, - она через силу улыбнулась, переместив ноги на кровать.
– Мне только на днях разрешили вставать. Ты иди. Все хорошо.
– Никуда я не пойду, даже не уговаривай, - буркнул Веня и снова плюхнулся на стул.
– Один раз послушался, ушел, а тебя через час скорая забрала.