Бесконечный тупик

Галковский Дмитрий Евгеньевич

Серому Меньшикову не хватило образования, и он по простоте душевной написал о Вяземском то, что услышал от местных крестьян, близко знавших князя. Оказалось, что предтеча Толстого был

«не столько опростившийся, сколько опустившийся помещик, отличавшийся при этом жестокостью и развратным поведением». Своим хамским поведением Меньшиков просто-напросто поставил себя за рамки русского культурного общества. Прежде всего были взбешены местные интеллигенты. Михаил Осипович, тогда ещё поддерживающий довольно близкие отношения с Чеховым, испуганно писал последнему:

«Жена Мантейфеля (серпуховского интеллигента, автора некролога), усердно мне помогавшая в розысках,

теперь страшно перепугалась, и хотя не отрицает в письме, что всё записано мною точно, – но негодует на меня, зачем я всё напечатал. Утверждает, что вся „серпуховская интеллигенция возмущена“ против моей статьи. Очень бы интересно было узнать, правда ли это?»

Меньшиков обращался с этой просьбой к Чехову, так как он как раз и жил в этом уезде (в своём имении Мелихово). Чехов в эту историю не стал лезть и, как всегда, умыл руки. А на будущий год, летом, когда Меньшиков гостил у него в Мелихове, аккуратно записал в дневнике:

«Меньшиков в сухую погоду ходит в калошах, носит зонтик, чтобы не погибнуть от солнечного удара, боится умываться холодной водой, жалуется на замирание сердца».

Вскоре был создан знаменитый «Человек в футляре». Надо знать Чехова с его гоголевской неспособностью к самостоятельному творчеству, к СОДЕРЖАТЕЛЬНОЙ фантазии (при исключительной способности к фантазии формы), чтобы понять, что весь этот рассказ вырос из Меньшикова, из чеховского ощущения Меньшикова. Так он и вошёл в русскую историю – человеком в футляре, трусливым, занудливым и аккуратным идиотом Беликовым.

Михаил Осипович Меньшиков – русский офицер, участник ряда морских экспедиций, автор работ по морскому делу, а впоследствии, наряду с Розановым, ведущий сотрудник «Нового времени», не шедший ни на какие сделки с совестью и расстрелянный большевиками в 1919 году. Кто знает о нём, думает? Жив ли он? Давно умер. Беликов жив. Беликова знают все. Он шагает от одного издания Чехова к другому, от одной экранизации к другой, из хрестоматии в учебник, из учебника в головы миллионов школьников. Он живет насыщеннейшей жизнью и надо всей Россией лыбится его отвратительная харя – «как бы чего не вышло». Человек растворился в уродливом кошмаре, в грязной и горбатой тени. Меньшиков приехал тогда к Чехову больной, ещё не оправившейся после покушения на его жизнь (в него стреляли вскоре после статьи о Вяземском: «Мы вам покажем, как издеваться над русской интеллигенцией!»). И вот Чехов, врач, сначала отрыгнул ядовитую слюну в дневничок, а потом оживил, обессмертил Меньшикова (341), пустил его в реальность. Чехов вошёл в русскую историю как скромнейший, добрейший, великодушнейший и вообще – ший и – ший человек (347), ангел в пенсне. А Меньшиков… Меньшиков не вошёл никак. Его не пустили, А ведь, может быть, Меньшиков-то и был настоящим Чеховым? Тем ОБРАЗОМ Чехова, который создавался около ста лет. И (от догадки всё замирает внутри) не был ли сам Антон Павлович Беликовым (356)?

327

Примечание к №318

Я читал цветаевскую прозу – какой у неё сильный мужской ум.

Цветаева умна уже потому, что – единственная – НЕ ЛЮБИЛА Чехова:

«Чехова с его шуточками прибауточками усмешечками ненавижу с детства».

Действительно, разве можно любить Чехова? Именно как личность? Читать его книги, чувствовать глубину и т. д. – сколько угодно. Но любить? Ведь это человек, совершенно лишённый обаяния.

Конфетно «обаятелен» образ Чехова. Но Цветаева, вопреки своей женской природе, увидела не

образ, а человека. Следовательно – ум.

328

Примечание к №321

«Может быть, моё ночное семя оплодотворит твою пустыню.»

(Э.Багрицкий)

Как у арабских нефтяных шейхов, среди победившего доблестного еврейства пошла мода на белых любовниц «из бывших». Многие и женились. Потомки от этих браков – единственная выжившая внутри страны часть русской элиты. С другой стороны, среди евреек началась тогда целая кампания по приобретению выгодных мужей из русских – либо «спецов», либо малограмотных активистов низшего звена с героической перспективной биографией. Мужей учили читать и писать, перевозили к еврейской родне в центральные города, устраивали на руководящие должности. Отсюда в значительной степени возникла позднее тема «жён-евреек».

Дети от таких смешанных браков составляют основу новой элиты. Однако «самотёком» на периферии выросла элита в этническом отношении русская, но гораздо менее культурная. Это, так сказать, русская местечковая культура. Ситуация злорадно обернулась.

Конечно, вчерашним выходцам из деревень трудно конкурировать с детьми и внуками крупных партработников, военных, инженеров, учёных, художников, писателей и музыкантов. Впрочем, и та и другая часть элиты дефективна. В результате социальной и расовой катастрофы порождено гротескное поколение. Ну что это такое: Эвальд Ильенков, Ричард Косолапов, Лен Карпинский, Рой/Жорес Медведев, Энгельс Чудинов, Рэм Хохлов… Химеры какие-то. Интересно было бы описать быт этих людей, их нелепое мировоззрение. Саморазоблачение Александра Зиновьева приоткрыло тут занавес. (343)

Еврейство же, сохранившее себя именно как евреев, сохранило и прямую связь с еврейским областничеством начала века. Они прямые потомки Бабеля, Мандельштама, Пастернака и т. д. Современные русские – это потомки Пушкина, Достоевского и Толстого, но не по прямой, а по боковой линии. Поэтому евреи, конечно, сейчас наиболее развитый и элитарный слой населения (351).

329

Примечание к №323

«Как завизжит, начал биться, а я его крестным знамением, да трижды, – и закрестил. Тут и подох, как паук давленый». (Ф.Достоевский)

Набоков подметил, что даже и такой гадкий бесёнок всё равно иностранец. В его «Гоголе»:

«Недоразвитая, вихляющая ипостась нечистого … – это для всякого порядочного русского, тщедушный инородец, трясущийся, хилый бесёнок с жабьей кровью, на тощих немецких, польских и французских ножках, рыскающий мелкий подлец, невыразимо гаденький».

Ну, в крайнем случае, черт хохол (Басаврюк какой-нибудь), но никак не русский. В «Карамазовых» чёрт мечтает только стать совсем русским, превратиться в «семипудовую купчиху».

330

Примечание к №319

Достоевский решал задачу персонификации гоголевского мироощущения.

Трагедия Ивана Карамазова – рождение чёрта. (336) Он мучительно ищет своего родного чёрта, хочет упасть перед ним на колени, выплакаться. А за спиной поднимается великая семиконечная звезда Санкт– Петербурга. Иван решает, ехать ли ему туда или нет. Удивительно, что никто не обратил внимание на символический характер этого отъезда. Для Ивана «уехать в Петербург» означает «убить старуху– процентщицу», «убить отца».