Бесконечный тупик

Галковский Дмитрий Евгеньевич

"Дьякон схватил мою руку и поцеловал её. – Вы славный господин, – прошептал он, гримасничая, дрожа и хватая воздух. – Прошу вас свободною минутой отписать в город Касимов, пущай моя супруга плачет обо мне…

И упав на колени, дьякон пополз между телегами головой вперёд, весь опутанный поповским всклоченным волосом".

Но Бабель холоден, описателен. Как и всякий еврей на вершине господства, он теряет тысячелетиями истончаемое чутьё, инстинкт самосохранения. Ему недоступен некоторый пятый слой происходящего, а именно, недоступен надрыв русского человека, который не хочет и не может жить в гнилом мире (355) и начинает всё вокруг ломать, жечь, разбивать, «чтоб врагу не досталось».

Чувство само– и всесожжения хорошо показано в «Войне и мире». Сцена сдачи Смоленска:

"Купец Ферапонтов схватившись за волоса,

захохотал рыдающим хохотом.

– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу…

– Решилась! Россея! … Сам запалю. Решилась…

" И вот уже пожар разгорелся:»

– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепёшек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.

Хозяин, подняв кверху руку, кричал:

– Важно! Пошла драть! Ребята, важно!.."

По всей «Конармии» разлит этот неясный самому Бабелю надрыв смоленского купца: «Кончилась Россея!» Все герои повести – смертники, и если и живут, то лишь для того, чтобы убивать.

А убивая, сами смерти ищут. Но автор настолько слеп, что аккуратно записал даже эпизод, ясно, в лоб, указывающий его будущую судьбу: эпизод ссоры с Акинфиевым в рассказе-главе «После боя». Иван бросился на него, стал раздирать грязными пальцами рот и кричать: «Ты Бога почитаешь, изменник». То есть хочешь остаться чистеньким, хорошим, когда ВСЁ ПРОПАЛО. Нам нельзя, а тебе, значит, можно? Мы погибнем, а ты жить будешь? Нет, вр-рёшь!..

Тут дело серьезное пошло. Не успеете, тов. Бабель, до тарелочки-то добежать. А то: «Прощайте, ребята, счастливо вам». Раз – и спрыгнул с телеги. Не-ет. «Любишь кататься, люби и саночки возить». Ничего-то евреи в русской истории не поняли. Удивительная слепота!

311

Примечание к №280

Леонтьев писал, что Россия пожертвует Францией, немцы оккупируют её территорию, а французы будут вынуждены эмигрировать в свои африканские колонии

Если допустить, что Леонтьев предсказал ситуацию не первой, а второй мировой войны, то глумление еще тоньше. Действительно, Францией пожертвовали, и действительно, собственно французскими остались только африканские колонии (войска Де Голля). Только «пожертвовал» Францией (а заодно и Россией, её 20-тью миллионами) термит усатый, с трубочкой. Сидел у себя в коконе цементном под землёй и «пожертвовал».

312

Примечание к №291

А тогда от речей Ленина с ума сходили

Большевиков не удалось убрать в самом еще начале переворота именно из-за бредовой, сводящей с ума логики. Осуществление параноидальных планов привело к разгулу бессмысленности, анархии. Все растерялись, отказывались понимать происходящее. И как раз эта растерянность дала большевикам время. Время для чисто механического, «инерционного» врастания в Россию. Сами большевики не испугались – они просто не поняли смысла происходящего. Но, в отличие от других, были уверены в абсолютном понимании и даже прозревании реальности. Лунатики ходят по крышам и никогда не падают. Им не страшно. Они ведь думают, что спят. А большевики думали, что строят коммунизм.

313

Примечание к №280

Выше … Достоевский был только в том, что его злорадство было выражено лексически, таилось в самой структуре речи

Одно время русское масонство озаботилось заманиванием Федора Михайловича на спиритические сеансы, на что тот ответил заметкой в «Дневнике» за январь 1876 г.: «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если только это черти».

И там намёками, намёками-с доводил:

«Вся беда моя в том, что я и сам никак не могу поверить в чертей, так что даже и жаль … Дело в том, что я защищаю чертей: на этот раз на них нападают безвинно и считают их дураками. Не беспокойтесь, они свое дело знают … черти … важной политической ошибки не сделают. Политики они глубокие и идут к цели самым тонким и здравым путем (опять-таки, если в самом деле тут черти!) … черти превосходно знают всемирную историю и особенно помнят про все, что на раздоре было основано … Перед нами ревизионная над спиритизмом комиссия во всеоружии науки. Ожидание в публике,

и что же: черти и не думают сопротивляться, напротив, как раз постыднейшим образом пасуют: сеансы не удаются, обман и фокусы явно выходят наружу. Раздаётся злобный хохот со всех сторон; комиссия удаляется с презрительными взглядами, адепты спиритизма погружаются в стыд, чувство мести закрадывается в сердца обеих сторон. И вот, кажется бы, погибать чертям, так вот нет же. Чуть отвернуться ученые и строгие люди, они мигом и покажут опять какую-нибудь штучку посверхъестественнее своим прежним адептам, и вот те опять уверены пуще прежнего. Опять соблазн, опять раздор! … Ну, а что, если черти, приготовив поле и уже достаточно посадив раздор, вдруг захотят безмерно расширить действие и перейдут уже к настоящему, к серьёзному? Это народ насмешливый и неожиданный, и от них станется. Ну что, например, если они вдруг прорвутся в народ, ну хоть вместе с грамотностью? А народ наш так незащищён … Он может поверить новым явлениям со страстью (верит же он Иванам Филипповичам (известный юродивый ХIХ в. – О.)) и тогда – какая остановка в духовном развитии его, какая порча и как надолго! Какое идольское поклонение материализму и какой раздор, раздор: в сто, в тысячу раз больше прежнего, а того-то и надо чертям… Ими, конечно, управляет какой-нибудь огромный нечистый дух, страшной силы и поумнее Мефистофеля, прославившего Гете, по уверению Якова Петровича Полонского».

В общем, тут Достоевский глумится просто так, в пространство, сам не зная о чём. «На всякий случай.» Но привычная стилизация со временем сложилась-то в нечто совсем иное, гораздо более определенное, мерзкое и прозорливое. В прозревание подноготной. А так ведь – «шуточки».

314

Примечание к №281

«Не мир, но меч» весь состоит из целой серии подтасовок и заглушек

Высунулся бесёнок Мережковский: – Вот вы говорите: «Бесы», «Бесы». (316) А про кого они написаны? Кто это Ставрогин, Петр Верховенский, Шатов, Кириллов, Федька Каторжный?.. Не знаете? А я знаю! Это, хы-хы, реакционеры:

«По толкованию Достоевского, Россия – бесноватый, исцеляемый Христом; русские революционеры – бешеные свиньи, летящие с крутизны в пропасть. Действительно, некоторые страшные явления русской революции (это написано в 1908 году – О.) похожи на судороги бесноватого. Но как имя беса? Имя ему ЛЕГИОН – древне-римское и византийское … Бес, выходящий ныне из России, и есть нечистый дух римско– византийской „Священной империи“, дух прелюбодейного смешения государства с церковью. И, уж конечно, не вожди русской революции, эти мученики без Бога, крестоносцы без креста, а те, кто мучает их во имя Бога, убивает крестом, как мечом, – вожди русской реакции и русских чёрных сотен, похожи на стадо бешеных свиней, летящих с крутизны в пропасть».

Мережковский был УМЁН. И вы представьте, как это всё писалось. Высунув язык набок: «А я вот так проверну, так вот, так».

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам?

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

Мережковский в той же книге писал и так:

«С русской революцией рано или поздно придётся столкнуться Европе, не тому или другому европейскому народу, а именно Европе, как целому … уже и теперь ясно, что это – игра опасная не только для нас, русских, но и для вас, европейцев. С пристальным и тревожным вниманием следите вы за русской революцией – недостаточно всё-таки пристальным, недостаточно тревожным: то, что у нас происходит, страшнее, чем кажется вам. Мы горим, в этом нет сомнения; но что мы одни будем гореть и вас не подожжём, так же ли это несомненно? … ваш гений мера; наш – чрезмерность. Вы умеете останавливаться вовремя; доходя до стены, обходите или возвращаетесь; мы разбиваем себе голову об стену. Нас трудно сдвинуть, но, раз мы сдвинулись, нам нет удержу – мы не идём, а бежим, не бежим, а летим, не летим, а падаем, и притом „вверх пятами“, по выражению Достоевского. Вы любите середину; мы любим концы. Вы трезвые, мы – пьяные; вы – разумные, мы – исступлённые; вы – справедливые, мы – беззаконные. Вы сберегаете душу свою, мы всегда ищем, за что бы нам потерять её … Для вас политика – знание; для нас – религия … Мы – ваша опасность, ваша язва, жало Сатаны или Бога, данное вам в плоть. Вы ещё от нас пострадаете… В России более, чем где-либо в мире, дела дьявола, ложь и человекоубийство, покрываются именем Божьим. Дьявол украл у нас имя Божье». (319)