Бесконечный тупик
Шрифт:
Под «дьяволом» Мережковский имел в виду «контрреволюционеров». Вдумайтесь в масштаб сатанинской насмешки.
315
Примечание к №296
«твой Черномордик» (А.Чехов)
По-моему, тут стилистическая погрешность. Следовало бы «Черномордиков». Был в необъятной вселенной русского еврейства и такой гений: Давид Ааронович Черномордиков, композитор, автор рабочего гимна «Вперед».
316
Примечание к №314
Высунулся
Слова Мережковского можно и иначе рассмотреть. И «Бесы», это вольное русское словозлобие, это тоже бес. Как же «Бесы» без беса могли быть написаны? Он где-то там ходит. В бесовской изворотливости языка «Бесов».
Мережковский, конечно, лгун, бесёнок. Но, следовательно, персонаж «Бесов». Люди переходят в персонажи, персонажи выходят в люди. Тут у русских всё перемешалось. Не вскрыл ли «реакционер» Достоевский ящик Пандоры? Не эстетизировал ли он всю эту эпоху разрушения? А если бы весь отрезок 60-70-х был пустым, заброшенным полем? Если бы всё и начиналось и кончалось писаревыми и чернышевскими, так что это время можно было потом просто вырвать из истории и выбросить, как выбрасывают идиотские листки настенного календаря (67 лет советской власти, 68 лет советской власти, 69 лет советской власти). А Достоевский вводит в бессмертие всё свое окружение – и Белинского, и Чернышевского, и всю эпоху. Но главное, конечно, форма, форма. Реальность перекручивается, немыслимо искривлённое пространство рвётся, его начинает рвать негативным порождением. Мережковский, конечно, на голову выше Бердяева или Федотова. В отличие от них он как-то, неизвестно каким образом, догадывался о своей насекомости, о своей «кем-то задуманности». И его восприятие реальности гораздо глубже, страшнее. Он МНОГОЕ чувствовал:
«Если революционный красный цвет становится у Достоевского реакционным белым, то иногда кажется, что это – белизна белого каления. В самой реакции чувствуется обратная, вывернутая наизнанку революция … Он страшится и ненавидит революцию; но не может представить себе ничего вне этой и страшной и ненавистной революции. Она для него абстрактная, хотя и отрицательная, мера всех вещей, всеобъемлющая категория мышления. Он только и думает, только и говорит о ней, только и бредит ею. Ежели кто-нибудь накликал революцию на Россию, как волшебники накликали бурю, то это, конечно, Достоевский».
Достоевский «накликал революцию» уже тем, что дал материал и инструмент для «диалектики» таких людей, как Мережковский.
317
Примечание к №310
органическая неспособность евреев господствовать (не просто управлять, а властвовать)
Власть, владение, воля – это слова широкие. Тут широта души нужна, известное великодушие. «Жалую шубу с плеча царского», а не «гасите свет в уборной». Мелочность во власти разорительна. Место еврея – управляющий, лавочник, банкир, но не князь, не царь.
Троцкий сострил на ХII съезде: "Без отчётности мелкий лавочник не может торговать селёдкой и колбасой, а мы имеем «лавочку», которая, как нередко повторяют, занимает 1/6 часть земной поверхности (322), отчетность же мы до сих пор не завели. Немудрено и проторговаться".
Лев Давидович не понимал, что лавочка, занимающая 1/6 часть суши, это уже не лавочка, а нечто совсем иное. И когда к этому «иному» начинают подходить с
Бунин писал сразу после революции:
«В газетах: „В связи с полным истощением топлива, электричества скоро не будет“. Итак, в один месяц всё обработали: ни фабрик, ни железных дорог, ни трамваев, ни воды, ни хлеба, ни одежды – ничего! Да, да – „вот выйдут семь коров тощих и пожрут семь тучных, но сами от того не станут тучнее“».
Просчёт тут именно в чрезмерной расчётливости, в подходе к управлению государством с точки зрения чисто экономической.
Почему евреев, я подчеркиваю, ЕВРЕЕВ (!) победил какой-то Джугашвили? У Сталина, как это ни странно, была широта души. Правда, чисто восточная. Сегодня первому визирю в подарок:
а) Любимого слона
б) 3 халата с золотым шитьём
в) 5 наложниц
г) 10 вагонов халвы и рахат-лукума
А завтра в кураге червяка сушёного съел – «И-и-йех! секим башка!» Дико, примитивно, но широко. Тут жизнь и смерть, а не пинки и свет в уборной. И как у него все эти бронштейны и апфельбаумы забегали – как тараканы на раскалённой плите.
Сама природа совсем разная: местечковое захолустье и грандиозный пейзаж Кавказских гор.
Ленина мучили припадки головной боли, и на заседаниях Политбюро, проходивших в маленькой комнатке, курящие собирались у окна и курили в форточку. А у Сталина… Какая уж тут «форточка». Сказал: «Хачу пырамыд» (334). Совсем иной масштаб. Вот всех ленинцев в форточку и выбросили.
Впрочем, сам Ленин тоже был широк. Широта Ленина в его уродстве. Это просто русский сумасшедший. Широкий в своём сумасшествии.
Юнг писал в «Книге мертвых»:
«Ложной и дьявольской является духовность мужчины, идущего к меньшему. Ложной и дьявольской является духовность женщины, идущей к большему».
Дьявольское начало в Ленине из-за его приземлённости, направленности мужской широты фантазий в узкое русло бабьей мелочности.
Дьявольское начало в Сталине из-за его духовности, направленности женской ограниченности вширь, в грандиозную деятельность.
Женственная природа Сталина, по своей сути, как и все грузины, грубого и бездарного педераста, сказалась в страстной любви к Ленину (350), которого он считал «горным орлом русской революции», джигитом. Ленин же никого не любил. (353)
318
Примечание к №295
"(Цветаева) подвергает жесточайшему разносу каждое собственное слово" (И.Бродский)
Черта не женская. Я читал цветаевскую прозу – какой у неё сильный мужской ум. (327) Главное, она очень иронична и саркастична, чего я от женщины совсем не ожидал. Женщина может только на полхода вперёд рассчитать. Вцепится сопернице в волосы и визжит. И всё. А эта едко, злорадно и со стилизацией, а главное – себя не жалея. Ведь ирония, в отличие от простой ругани, подразумевает включение себя в издевательский контекст, то есть неизбежно самоуничижение. Потом это окупается сторицей и противник корчится, раздавленный хитрым приёмом. Но какая же женщина унизит себя? Цветаева могла. Я очень расстроился, смотрел на её портрет, на её, как она говорила, «высокий ненавистный лоб», и думал: ничего-то я в женщинах не понимаю.