Беспокойный возраст
Шрифт:
Гордей Петрович вздохнул:
— Ну, это знакомое дело. Приедешь на место, поработаешь — и все станет ясно.
— Мне кажется, ты и мама не научили меня чему-то очень важному, без чего нельзя начинать самостоятельную жизнь, — морща лоб, сказал Максим.
— Чему же это? — спросил Страхов.
— Я и сам не знаю. Некоторые мои товарищи говорят, что мне трудно будет работать… Что меня излишне холили… Папа, как это произошло, что я стал такой, а? Ведь ты был в мои годы совсем, другим.
Гордей Петрович усмехнулся:
—
— Значит, и ты не прав, отец?
— Знаешь что, Макс! — резко оборвал сына Гордей Петрович и встал. — Прекрати философию и всякую психологию. Хватит! Диплом и путевка у тебя в кармане. Покупай билет и — с богом! Могу только пожелать успеха. — Страхов потер ладонью широкий лоб, как бы припоминая что-то, и вдруг спросил: — Окажи, а за что ты избил Леопольда Бражинского?
Максим ответил не сразу:
— Это длинная история…
Он опять ощутил какую-то разобщенность с отцом и подумал что после всего сказанного тот вряд ли одобрит его поступок.
— Мать сказала… Леопольд оскорбил тебя. И что-то насчет комсомола… Верно это?
— Верно.
— Гм… Одно могу сказать: это не метод защиты чести комсомола. Такие случаи рассматриваются теперь как самое обычное хулиганство, как неумение вести себя на людях. Ясно?
— Папа, но ведь Леопольд мерзавец! — вскричал Максим.
— Ну и что же? Леопольд и его папаша, конечно, дрянь, которую надо выметать железной метлой, но тебе трогать Леопольда не следовало бы. Особенно теперь, перед отъездам. Он способен, как и его достопочтенный родитель, на всякую пакость. И наводить порядок в нравственности Бражинских не так надо. И хотя ты хлобыстнул Леопольда, защищая свое достоинство, но все-таки учти на будущее: наскоками действовать не следует.
— Отец Бражинского такой же подлец? — спросил Максим.
— Жулик, и довольно крупный, хотя и не доказанный. Вот стараюсь доказать, — угрюмо пробормотал Гордей Петрович.
Он направился к двери и у самого порога обернулся:
— Да… Насчет того, много или мало учил я тебя главному… И такой ли ты слабый, как тебе говорят… Может быть… Тут больше мать старалась… Но и я, наверное, многое проглядел… А у тебя своя голова на плечах, и ты сам должен во всем разобраться. Ясно? И блокнотики мои с записями все-таки прихвати на дорогу. Когда будет трудно, почитай. Мне самому не вредно иногда кое-что вспомнить… — И, кивнув сыну, Гордей Петрович вышел.
Наутро Максим встал рано и, не позавтракав, все еще избегая встреч с матерью, помчался к Стрепетовым.
Галя встретила его с недоумением:
— Так рано? Уж очень ты быстрый. Я еще не ездила к. Нечаевым и ничего не знаю.
Максим печально склонил голову. На побледневшем лице были заметны следы бессонной ночи.
— Эх, ты, — шутливо и сочувственно оказала Галя. —
В комнату вошел Славик в голубой, тщательно отглаженной тенниске, свежевымытый, розовощекий, ясноглазый. В руках он держал еще теплый румяный батон: бегал в хлебный магазин.
— О! Ты уже здесь! — обрадованно вскрикнул Славик. — Садись — будем завтракать.
— Нет. Я пойду, — угрюмо ответил Максим.
— Да что с тобой? Чего ты переживаешь? Плюнь — все уладится. И Лидия найдется. И поженим вас до твоего отъезда, честное слово, — засмеялся Славик.
Галя суетилась у стола, приготавливая завтрак.
— Завтракать, завтракать! — весело пригласила она.
— Вечером зайду, — сказал Максим.
Он шел по улице совсем расстроенный. Вдруг вспомнил о Бесхлебнове. Вот бы с кем поговорить! Все эти три дня Максима очень тянуло к нему. Но он не знал, где живет новый приятель. Элька Кудеярова, конечно, знает. Кстати, она сможет рассказать, что потом было с Леопольдом и что этот тип замышляет против него.
«Леопольд и папаша его — дрянь, — вспомнил он слова отца. — А вдруг я опять наткнусь на их компанию?»
И Максим заколебался, но все, же решил поехать в театральное училище.
В студии был перерыв. Женщина-вахтер в обшитой желтыми галунами форме на просьбу Максима вызвать Елену Кудеярову презрительно оглядела его с ног до головы, ответила отрывисто-грубоватым говорком:
— Уже десятый раз вызываю эту Кудеярову. Ходите тут — не даете девочкам заниматься.
Кусая губы, Максим нетерпеливо прохаживался по залитому, несмотря на — дневное время, электрическим светом коридору студии. Даже сюда проникал с театральной сцены застарелый запах кулис и обветшалого реквизита.
Эля выбежала раскрасневшаяся, с сияющими глазами, в старинном платье крестьянской девушки, в пунцовом сарафане и бутафорском кокошнике.
Максим даже не узнал ее вначале: смазливое, подрумяненное лицо светилось наигранной стыдливостью и лукавством. Максим опасался встретить Элю разгневанной за учиненный скандал, но увидел в глазах ее только удивление.
— Ты?! — негромко вскрикнула она. — Как это занесло тебя в наше святилище? — Кокетливо пожимая округлыми плечами, не давая Максиму опомниться, она отвела его в полутемный угол коридора, спросила: — Соскучился? Вспомнил? Вот умница! — Она сжимала его руки, заглядывала в глаза.
— Погоди, — мрачно предупредил Максим и сразу перешел к делу: — Что Леопольд?
Элька сделала невинные глаза:
— А что? Ничего!
— Не обижается?
Кудеярова заговорила полушепотом, как будто заискивая и подделываясь под его тон:
— Ты правильно его стукнул. Я была в восторге, когда он вернулся с синей шишкой. Он нахал и страшно надоел с этим своим Юркой. Просто бездельники какие-то. И совсем распустились…
— Ну, и что он? Собирается жаловаться? — допытывался Максим.