Беспокойный возраст
Шрифт:
«Как хорошо! Как хорошо!» — думал Максим. Он утратил ощущение времени, готов был лежать под березами, наслаждаясь сознанием близости любимой и тем новым, что пробудилось в душе, до бесконечности.
Вдруг его как бы что-то ударило в сердце. Он вскочил и взглянул вниз, на видный как на ладони, теперь уже близкий для него чем-то домик. Ему показалось: там, в солнечном разливе, мелькнула светлая девичья фигура. Дрожа от нетерпения, Максим сбежал с пригорка, перескочил через ручей, быстро зашагал к зеленой калитке. Но чем ближе подходил он к ней, тем медленнее становились
У калитки Максим замер. И тут он увидел Лидию…
Лидия была в том же домашнем сарафане, розовом, с белыми горошками, как в тот день, когда они поссорились. Присев на корточки, склонившись над грядкой, она рвала лук. Максим видел ее согнутую спину, загорелый затылок с ниспадавшими на него русыми кольцами растрепавшихся волос, быстро движущиеся локти.
Максим все еще не решался ее окликнуть, стоял и смотрел, испытывая острое удовольствие от того, что вот он так близко от нее, а она не знает о его присутствии. Он осторожно нагнулся, поднял комочек земли, кинул в Лидию и попал ей в спину. Она вскочила, обернулась, нахмурилась. Из-за колышков изгороди торчала голова Максима. Он был без шляпы, волосы его поднимались растрепанной копной. Он глупо улыбался. Но вот Лидия смахнула со лба ржаную прядь рукой, в которой держала пучок лука, изумленно и радостно — да, радостно (он не мог ошибиться!) — раскрыла глаза, но тут же вновь сдвинула брови и, оглядываясь на окна домика, пошла к изгороди.
Максиму так хотелось кинуться ей навстречу, но предостерегающее выражение на лице Лидии остановило его.
Не переставая оглядываться, она подошла к калитке, тихо и строго спросила:
— Откуда ты свалился? Кто тебе сказал, что я здесь?
— Лида, разве так встречают гостей? — попытался улыбнуться Максим. — Прежде всего здравствуй, — протянул он между жердочек калитки руку.
— Я испачкаю тебя, — сказала Лидия и подала два пальца, облепленных землей.
Максим сжал их. Лидия опять оглянулась на окна, отодвинула в калитке задвижку, вышла на улочку. В левой руке она все еще держала пучок зеленых стрелок лука. Максим покорно брел за ней.
По тропинке они выбрались к капустному полю, и тут Лида остановилась, спросила:
— Как ты меня разыскал?
Голос ее звучал сердито, но улыбка уже дрожала на губах.
Максим ответил ей в тон:
— Как разыскал? Очень просто. Моя любовь привела, меня к тебе.
Он взглянул на нее с прежней смешливостью, словно все еще не верил, что она и в самом деле может сердиться на него.
Она нахмурилась:
— Ну что мне с тобой делать? Не могу же пригласить тебя, не предупредив тетю. Ведь ты все вытворяешь по-мальчишески… Что я скажу тете?
— Мне надо говорить с тобой, а не с тетей, — сказал Максим.
— Ты так думаешь? — она насмешливо сощурила свои ясные глаза.
Максим продолжал с обидой:
— Ты же уехала тайком и запретила говорить, куда. Серафима Ивановна отказалась сообщить мне твой адрес… — Недавнее безмятежное настроение его быстро отступало под натиском мужского самолюбия. — Как видно, твои родители
Лидия подняла руку, словно защищаясь, лицо ее покраснело.
— Погоди, погоди… Не слишком ли много ты требуешь от мамы? Я не могу так разговаривать.
— А как? Я за этим и приехал. Я много должен тебе сказать, Я был не прав прошлый раз. Прости меня. Но я больше не могу, Лида. Выслушай, пожалуйста.
Он осторожно взял ее руку.
— Я уже говорила тебе: мы по-разному понимаем некоторые серьезные вещи, — сказала она очень холодно.
— Почему — разно? Я много размышлял в эти дни. И докажу, что так же серьезно думал об известных тебе вещах, как и ты…
Лидия освободила руку. На лице ее отражалась напряженная работа мысли, губы подергивались, в глазах стояли слезы… Как видно, и для нее были нелегкими эти дни размолвки. Но она не хотела выдавать своих чувств и гордо подняла голову:
— Ладно. Послушаю, как ты докажешь. А пока мне надо идти, Меня ждет тетя.
— Так ты выйдешь? — требовательно спросил Максим, вновь беря ее руку.
Она не глядела на него, кусая губы.
— Хорошо. Иди вон туда, в лес, и там, на опушке, жди. Я скоро приду. — Она неожиданно засмеялась, помахала перед его носом пучком лука: — Мне же надо отнести вот это. Да и не могу я идти в лес вот так… без тапочек.
Максим опустил — глаза и тут только заметил: Лидия была босая, ее ноги с тонкими суховатыми щиколотками пятнились влажной огородной землей. И подол сарафана был в земле, и руки, даже на кончике носа пристала темная, чуть приметная крошка. Необычная нежность подступила к сердцу Максима.
— Погоди. Ты вся измазалась, — оказал он. — Давай вытру. Вот тут… — И он осторожно смахнул пальцем с ее носа комочек земли.
Сморщив нос, она по-прежнему светло улыбнулась, и он понял: Лидия уже не сердилась на него…
— Иди же. Я скоро, — сказала она и, махнув зеленым пучком, побежала ко двору.
И вот Максим снова сидит в тени берез и неотрывно следит за зеленой калиткой. Он ликует: Лидия не прогнала его. Она хоть и сердится немножко, но, по всему видно, рада его приезду. В ушах его еще звенит всепрощающий смех. И эта земляная точка на носу, и свет в глазах, и улыбающиеся губы, и то, что она так растерялась, увидев его, забыла обуться и пошла босая, — все это кажется необыкновенным, полным какого-то сокровенно прекрасного смысла.
Белопенные облака плывут в небе, кромка дальнего леса дрожит в знойном мареве. Пьяно пахнут травы, березы шепчут что-то свое, древнее, дятел долбит острым клювом кору ближней сосны, кукушка отсчитывает кому-то годы. И все это так просто и мудро, необходимо и радостно, хорошо и тревожно, что Максим блаженно закрывает глаза.
Вон по лиловому распаханному полю движется колесный трактор. Тракторист, видимо веселый парень, сдвинув на затылок кепку, гоняет трактор из конца в конец поля, тягая за собой плуги и борону. И все это делает, словно играючи. Или только со стороны так кажется?