Беспокойный возраст
Шрифт:
И Емельян Дробот, приподняв порыжевшую, всю в масляных пятнах кепочку и сделав что-то вроде легкого поклона, степенно удалился.
Собрание загудело, многие лица обернулись к Максиму.
— Выскочил, петушок, да осекся, — послышались подтрунивающие голоса.
— Ничего, ничего, — кивал Максиму Березов. — По крайней мере, первым выступил — искру бросил…
После собрания Федотыч подошел к Максиму.
— Ну как? Немножко не кругло вышло, да ладно… Назвался груздем — полезай в кузов, — сказал он с суровой ухмылочкой. — Не знал, что ты
Максим шел среди молодых специалистов и рабочих своего сектора, провожаемый насмешливым гудением. Вдруг он услышал за собой дерзкий голос Вьюшкина:
— Чудак! Вызвался и промазал! А мы, может быть, и за семь дней свой сектор зачистили бы. Ну, теперь держись!
У Максима сжалось сердце, как будто он сам обрек себя на неравный поединок.
Тут подошел к нему Славик:
— Эх, ты… Продемонстрировал свое тщеславие! Смотрите, дескать, вон я какой…
Максим огрызнулся:
— Хватит меня опекать.
— Я не опекаю. Другие ведь будут дела вершить, а ты только между ногами будешь путаться. Не тебе нужно было выступить на собрании, а Дроботу… Ведь он передовик. О нем газеты пишут. А ты выскочил… Нескромно, Макс, очень нескромно. Нам еще учиться надо.
— А соревнование разве не учеба? — зло спросил Максим.
Славик с сожалением глядел на друга:
— Ох, что-то ты неладное задумал… Как бы не пришлось тебя вытаскивать на буксире.
— Не бойся. Не придется. Отстаньте вы от меня! — окрысился Максим. — Сашке можно, а мне почему нельзя?
Славик покачал головой:
— Так Сашка не один — за ним люди. Он хоть маленький авторитет завоевал. Сашку вон сколько рук подпирает, а тебя? Получилось — ты от самого себя выступил… Чтобы только себя показать.
— Посмотрим, посмотрим, — сердито повторял Максим, шагая все быстрее, чтобы поскорее отделаться от Славика. И Славик отстал…
Со второй половины августа удушливый зной над строительством сменился проливными дождями. Тяжелые тучи, подобно налитым вешней водой глыбам снега, поднимались одна за другой с юго-запада и, как бы тая на пекучем солнце, обрушивались на Ковыльную шумными водяными потоками.
Первый же ливень превратил глинистые насыпи и откосы котлована в непролазное месиво. Все, кто работал на шлюзе, как будто сменили свой цвет на изжелта-бурый — под цвет грунта; каждый носил на ногах по полпуда вязкой, как замазка, грязи. Деревянные мостки и временно положенные железобетонные плиты не спасали, на них сразу же налипал толстый слой. Всюду журчала и лопотала вода, она ополчилась против человека, не уступая без боя ни одной пяди земли.
Маломощные экскаваторы сначала не сдавались, черпали земляную жижу, а потом остановились, затихли, словно захлебнулись; их чугунные основания все глубже оседали в размокший грунт. Бригада Кукушкина не успела
Максим от усталости тоже еле держался на ногах. Каждая туча вызывала в нем бешеную злобу, и даже маленькие невинные облачка будили его ненависть. Выданные ему брезентовый плащ с капюшоном и высокие резиновые сапоги защищали от воды, но не могли уберечь от грязи. Она заползала за голенища сапог, в рукава, хлюпала, чавкала, сопела. Иногда Максиму казалось, что его засунули в нескончаемую трясину. Порою он думал: теперь ему отсюда не выбраться, так и придется пропасть в этой безобразной раскисшей жиже.
А дни шли, и приближался срок, названный Дроботом в договоре. Федотыч и вся бригада с ожесточением защищали откосы от сплывов. Максим часто брался за лопату и вместе с другими землекопами набрасывал в вагонетки хлюпающий водой грунт, кидался на защиту креплений.
Он стал замечать, что бригада Кукушкина, Федотыч и группа комсомольцев, обслуживающих землеройные агрегаты, начинали смотреть на него более снисходительно. А некоторые подшучивали: «Вызвался, хлопчик, теперь воюй… Вместе с Емелей Дроботом… Подавай пример».
Но все усилия Максима, отчаянные его наскоки на оползни были ни чем иным, как только ребячьими попытками остановить сдвинувшуюся с места гору. В душе он признавал, что делал это лишь для успокоения совести. Иногда к нему подходил Федотыч и, отечески кладя руку на плечо, говорил: «Что лопатку взял — это неплохо. Лопаткой тоже надо уметь орудовать, но ты в одиночку не налегай. Не бей, как по воде кнутом. Слышь? Лопаты — они тоже сильны, когда их много. Старые грабари так и работали — скопом. А один ничего не сделаешь. Вон на кого надежда! — И Федотыч показал на шагающий экскаватор Дробота. — Он один нас выручит…»
И действительно, невзирая на дождь, уже на шестой день чудовищный ковш дроботовского гиганта, скрежеща стальными челюстями, добрался до положенной глубины котлована, зачистил дно и принялся за сплывы. Наступил восьмой день, и последние оползни были вычерпнуты, а бригада Кукушкина установила новые заграждения. В одной части сектора уже вбивали шпунты, сваривали арматуру, а монтажники готовились к укладке железобетонных плит.
В конце восьмого дня Емельян Дробот поставил стрелу своего экскаватора в мертвое положение, разинутая пасть ковша повисла в вышине. Дробот вылез из машинной будки вместе со своими помощниками, неторопливой поступью подошел к Федотычу и стоявшему рядом с ним Максиму.