Беспокойный возраст

Шолохов-Синявский Георгий Филиппович

Взгляд его останавливался на героической высотке. Все, что он успел запомнить в детские годы из военных событий, о чем читал в записях отца, начинало по-новому волновать его душу. Глаза искали знакомый столбик и на нем дырявую фашистскую каску с двумя торчащими врозь, словно спиленные бычьи рога, куцыми шишками.

Потом столбик и каску, символическую отметину Пузина, смял бульдозер. Она скатилась в котлован, была погребена на днище коробки шлюза и на веки вечные замурована

твердым, как сталь, бетоном.

…Пестрая лента воспоминаний оборвалась… Уже засыпая, Максим подумал: «Теперь, после сегодняшнего экзамена на шлюзе, я могу сказать Березову: и я оставил на том месте, где стояли его пушки, свою маленькую отметину».

20

В воскресенье, спустя два дня после полного устранения последствий ливня, Максим и Саша не работали — их смены были свободными. Они только что умылись и собирались идти завтракать, когда в комнату ворвался Славик. Размахивая свежим номером районной газеты, он крикнул с порога:

— Читайте, как вас тут расписали! — И, потирая плешинку, презрительно фыркнул: — Расхвалили без меры. Постарался газетчик… Целую повесть написал… А эпитеты-то какие — «отважные», «доблестные», «беззаветно стойкие».

— А ну, дай, — потянулся за газетой Саша. — Может, ты, Слава, от зависти?

Максим отвернулся к окну, делая вид, что его совсем не интересует газетная статейка.

Черемшанов прочитал напечатанное в два столбца описание их подвига, сказал серьезно:

— Что ж… Изложено живо. Правда, изрядно приукрашено, а в общем все правильно, как было.

— Правильно?! — негодующе воскликнул Славик. — «Рискуя здоровьем и самой жизнью…» Как будто вы на курорт приехали… Может быть, насморком вы и рисковали, а насчет жизни товарищ явно перегнул. А написал так, будто вы гору своротили… только одни действовали… А где же остальные? Кукушкин, рабочие? Явный бум, товарищи!

— Посылай опровержение, — усмехаясь, посоветовал Саша.

— Зачем мне посылать? Не обо мне написали, — поджал губы Славик. — Значит, лестно все-таки читать это восхваление? Лестно, да?

— Ну чего ты пристал, — отмахнулся Черемшанов. — Лестно, лестно… При чем тут мы, если о нас написали?.. Вот пусть Максим почитает.

Максим нехотя взял газетный листок, небрежно пробежал глазами.

— Ну как? Лестно? — подступил к нему Стрепетов. — Так небось и возносишься к небесам на крыльях?

— Пошел к черту! Я это на свой счет не принимаю, — холодно отпарировал Максим.

— Не принимаешь? Ну и врешь!

Максим пожал плечами, глаза его сердито сузились:

— Хочешь знать, что я об этом думаю? Изволь. Почему этот корреспондент

не спросил меня, что я в то время чувствовал, о чем думал? Почему не написал, как позорно я убежал сначала из котлована, испугался, как самый ничтожный трус. Как тщеславно думал только о своем пупе, что вот-де сам управлюсь с прорывом и этим выдвинусь? Пусть бы написал, как меня Федотыч крыл… Я так считаю, — продолжал самообличение Максим, — рано обо мне так писать… Рано. О Сашке, может быть, и нужно, а обо мне не нужно. Далеко мне еще до героизма. Я только когда в эту лужу садился, почувствовал, что начал понимать свой долг. Мне было обидно за себя, и я сел в ту прорву. Какой же это подвиг?

— Ну, это ты принижаешь себя, — возразил Черемшанов. — Какое дело корреспонденту, что ты там до этого думал. Ты первый кинулся в прорыв? Кинулся. Ты совершил поступок, достойный подражания? Совершил. И корреспондент этот факт описал… И сделал он это не столько для нас лично, сколько для тех, кто приезжает сюда, как на прогулку, и остерегается лишний раз по грязи ступить…

— Так ты и критикуй тех, — поморщился Славик и кинул газету на стол. — Где же тут логика?

— Ты возражаешь, что про нас с Максимом написали? — насмешливо спросил Черемшанов.

Славик покраснел, ожесточенно провел ладонью по редеющим волосам, сказал:

— А ну вас… Пусть хоть на мраморную доску золотыми буквами вас заносят — мне-то что…

В эту минуту в дверь постучали.

— Входи без доклада! — крикнул Черемшанов и осекся: на пороге стоял Березов.

— Не помешал? — спросил он. — Зашел проведать.

Саша и Славик кинулись подавать стул.

— Ничего, ничего… Я ненадолго. Шел мимо — дай, думаю, зайду. Как вы тут?

Березов присел, снял фуражку, огляделся. Щетинистые, по-солдатски коротко стриженные, точно изморозью осыпанные волосы торчали ежиком. Березов пригладил усы, достал трубку, — туго стянутый мешочек с табаком.

— Не скучаете? — Кинул взгляд на газету, спросил: — Уже прочитали?

Молодые инженеры молчали. Славик, отдуваясь, тер плешинку.

— Что? Не понравилось?

Максим и Черемшанов переглянулись.

— Это я предложил написать. Так нужно, — сказал Березов.

— Разукрашено слишком… И обо мне неправда, — мрачно заметал Максим.

— Неправда?.. Гм… — Березов зажег трубку, потянул сухими, плотно сжатыми губами — в чубуке засипело. Крепкий, дерущий в горле дымок пополз по комнате. — Почему — неправда? — строго спросил он.

— Ну какой я герой?! — чуть ли не с возмущением произнес Максим.

— Значит, не стоило писать?