Беспокойство
Шрифт:
В голосе майора чувствовалась какая-то особая теплота и отзывчивость. Когда мы шли с аэродрома, я напомнил об этом Багрову. На лице офицера вдруг появилось выражение грусти.
— Теплота, — тихо промолвил он. — Лейтенант — молодой летчик. Ох, как ему сейчас нужна теплота! Или, как вы сказали, отзывчивость. Требовать от подчиненных мы научились… Но дисциплина предполагает и отзывчивость командира. — Багров закурил. — Знаю я одну историю. Хотите послушать? — На его лице вновь появилось выражение грусти. Я согласился. Майор рассказывал долго. Вот
…В эскадрилье прошел слух, будто лейтенант Александр Воронов хлопочет о переводе в другую часть. Капитан Юрий Сажин, всегда летавший с ним ведущим, только пожал плечами:
— Чего это ты, Санька, надумал? — Сажин имел привычку молодых летчиков называть по имени, и небрежно так, с оттенком своего превосходства. — Ты же без меня пропадешь.
Маленький рост, покатые плечи, не в меру длинные руки — только это и замечал капитан в Александре. Хотя у Воронова, не говоря о его покладистом характере, было довольно симпатичное лицо: щеки, словно отлитые из металла, всегда отражали блеск южного загара, глаза, ясные, живые, умные…
Не случайно молодой лейтенант приглянулся Наташе, девятнадцатилетней официантке летной столовой — девушке с черными как смоль косами. Стоило ему только появиться в обеденном зале и сесть за стол, как тут же появлялась Наташа. Ее карие глаза горели. А Воронов склонялся над дымящейся тарелкой и ел молча, будто и не было рядом девушки. Покончив с обедом, он обычно спешил в небольшой садик, огражденный штакетником, садился на скамейку и закуривал свой неизменный «Беломор». Проходило какое-то время, и в распахнутом окне столовой появлялась смоляная головка Наташи.
— Саша, — окликала она замечтавшегося лейтенанта, — брось ты эту гадость, возьми-ка лучше вот это. — И девушка бросала к его ногам небольшой пакетик с леденцами. Воронов брал конфеты и, словно взвешивая их, подбрасывал на широкой ладони. Потом, завидев своего ведущего капитана Сажина, Александр шагал ему навстречу:
— Это тебе, Юрий Петрович, вечером детишек угостишь.
Сажин удивленно смотрел на лейтенанта, пожимал плечами, брал пакетик и говорил:
— Ты что это зарядил каждый день конфетами угощать моих сорванцов?
Лейтенант оправдывался:
— Да нет… Это от Наташи. Все агитирует меня не курить…
— А… Ну что ж, дело это разумное. Но попробуй не покурить, если сейчас пойдем на разбор полетов. Опять нас, наверное, будут склонять.
— Ничего, товарищ капитан, поднатужимся маленько, и мы полетим на Луну, — улыбался Воронов.
В классе Сажин сидел молча, сосредоточенно слушал руководителя полетов, а Санька беспокойно ерзал за столом, с шумом листал тетрадь, что-то записывал. Сажин изредка скашивал в сторону глаза, взглядывал на густую рыжеватую шевелюру ведомого и неприязненно думал: «Поднатужимся! На земле ты хорохоришься, а как полетим, снова что-нибудь загнешь. Фунтик, а еще о Луне мечтает. Фунтик ты — и больше никто!» Сажину понравилось это выражение, и он мысленно повторял его несколько раз.
Домой возвращались вместе.
— Все «поднатужимся, поднатужимся». Фунтик, вот ты кто… Да, фунтик!
И вот тут Воронов, может быть впервые в жизни, обиделся. Не ожидал он от Сажина такой грубости. Капитан всегда казался ему человеком тактичным. Правда, и раньше он частенько ворчал на него, но таких уничтожающих человека слов Александр никогда от него не слышал. Воронов почувствовал, как щеки его запылали. Выхватив из кармана «Беломор», он взял в рот папиросу, но тут же выплюнул ее и, не оглядываясь, сначала медленно, потом все быстрее пошел прочь.
Ошеломленный Сажин застыл как вкопанный. Увидев у себя в руках пакетик с леденцами, он невольно вспомнил наивные, но идущие от души слова лейтенанта: «Вечером детишек угостишь» — и почувствовал себя одиноко и неловко. «А, черт с ним! — тут же решил капитан, стараясь себя успокоить. — Остынет, не девица, сам виноват». Из-за деревьев на дорогу неожиданно вышла Наташа. Она подошла к Сажину и робко спросила:
— Сашу не видели?
— Какого Сашу? — не сразу поняв, о ком идет речь, переспросил капитан.
— Лейтенанта Воронова.
— Саньку? Убежал…
Они пошли рядом: Наташа — мелкими шажками, Сажин — крупными (он всегда ходил размашисто и уверенно).
Юрий вырос в семье авиационного инженера. Энергичному, способному, ему все давалось как-то легко. И уже в детстве он внушил себе, что должен везде и всегда быть первым, слышать о себе только хорошее. А тут подвернулся какой-то Санька, из-за которого то и дело приходится выслушивать неприятные слова.
— И кто только надоумил его идти в авиацию? — подумал капитан и, забыв, что идет не один, высказал свои мысли вслух.
— Кого? — не понимая, о ком говорит Сажин, спросила Наташа.
— Воронова, кого же еще, — сказал Сажин.
— Никто его не мог надоумить. Родители его погибли на фронте, он воспитывался в детском доме. Разве вы этого не знали? — спросила Наташа и с удивлением посмотрела на Сажина: — Вы же вместе летаете!
Да, Сажин, к своему стыду, не знал этого. Ему вдруг стало неловко перед девушкой. «Почему же, черт возьми, я так к нему отношусь?» — мысленно спросил он себя и заторопился домой.
В коридоре Сажина встретил старший сын — пятилетний Алик, пухленький сбитень, одетый в спортивный костюмчик.
— Папа, что принес? — с ходу бросился он к отцу и стал его тормошить за руку.
— Вот, бери, — подал Юрий пакетик с леденцами, — от дяди Сани.
— От Саньки, да?
— От Александра Сергеевича, понял? Александра Сергеевича, — повторил он, поглядывая на дверь комнаты, где жил Воронов.
Сажин прошел к себе. И за что бы он ни брался в этот вечер, Саня не выходил у него из головы. Потом решил зайти к лейтенанту.