Беспорядочные связи

Брэдли Лора

Его ладони очертили контуры ее груди.

– Допустим, кое-что видно и без воображения, которое, кстати, у меня очень даже живое.

Миранда уткнулась носом в рукав.

– Тобой пахнет. Я, наверно, вообще соображать не смогу, пока не сниму его.

– Ловлю на слове, – ухмыльнулся Коул. Его наряд состоял из крокодиловой кожи черных ботинок– 12-го размера, как успела заметить Миранда, – черной спортивной рубашки и потертых джинсов, еще более тесных и облегающих, чем все брюки, которые она видела на нем прежде.

– Поскольку ты будешь

весь вечер у меня перед глазами, то мне, пожалуй, лучше выступать в этом, – объяснил он.

Теперь, когда они ехали в быстро сгущающихся сумерках, освещая фарами темную дорогу, Миранде очень хотелось расспросить Коула о его жизни, привычках. Ее интересовало все – и его тайны, и самые обычные пристрастия. Она решила начать с последних. Коул согласился удовлетворить ее любопытство, но потребовал, чтобы и она отвечала на те же вопросы.

– Твой любимый цвет и почему?

– У меня два любимых: черный и белый. Черный – потому что это чувственный, загадочный, интенсивный цвет. Белый – потому что он чистый, светлый, откровенный. Эти два цвета – совершенные антагонисты и в то же время абсолютно одинаковые. С другими цветами не сравнить. – Заметив вопросительный взгляд девушки, Коул пояснил: – Это подлинные цвета. Ни тот, ни другой не имеют оттенков. Не бывает светло-черного цвета или темно-черного, как не бывает бледно-белого или темно-белого цветов. Есть только белый и черный.

Миранда размышляла над услышанным, пока вопрос Коула не вывел ее из раздумий.

– А у тебя?

– Красный. Символ страстных чувств. Счастья, гнева, нетерпения, сладострастия. Но прежде всего это живой цвет. Заставляет чувствовать. Не оставляет равнодушным. Его или ненавидишь, или любишь. Красный цвет требует внимания и ответа.

Коул вскинул бровь, но от комментариев воздержался.

Затем каждый рассказал о своей первой любви. Первой избранницей Коула оказалась Марша Рейнинджер. Он влюбился в нее еще в шестом классе, а поцеловался с ней в восьмом. К несчастью, она носила на зубах ортодон-тические скобы, и поэтому первый в его жизни поцелуй доставил ему весьма неприятные, даже болезненные ощущения. Он тогда подумал, что как раз в этом и заключается вся прелесть поцелуев, и решил больше не подвергать себя подобным испытаниям. Однако две недели спустя в раздевалке его подловила Трина Уодкинс и показала, как целуются на самом деле. Он испытал неимоверное блаженство, напугавшее его до смерти, и после этого рискнул пригласить девушку на свидание лишь через полтора года.

Миранда со смехом поведала ему свою историю.

Она училась тогда в девятом классе. Угловатая, нескладная девчонка с рыжими волосами, заметно уступавшая одноклассницам в физическом развитии. По причинам, непонятным ей до сих пор, к ней воспылал симпатией красавчик-футболист, выступавший за школьную команду. Он постоянно крутился возле нее, приставал, но на свидание не звал. Зато однажды ее пригласил в кино симпатичный впечатлительный мальчик, отличник, занимавшийся с ней в классе журналистики.

Миранда,

восхищенная его храбростью, с благодарностью согласилась. Футболист прознал про их уговор и вызвал честолюбивого журналиста на поединок. Тот, конечно, проиграл в драке, но в кино они все же сходили, несмотря на то, что у ее кавалера светился синяк под глазом. На этом их любовь закончилась, однако они остались хорошими друзьями.

– Сейчас он ведущий программы на телевидении в Солт-Лейк-Сити. Мы иногда переписываемся.

При мысли о том, что Миранда связана, пусть даже платонически, с другим мужчиной, подала голос ревность, но Коул постарался заглушить ее.

– Значит, с футболистом у тебя ничего не было?

– Слава Богу, нет. Он теперь выступает за команду «Вашингтон редскинз». Представляешь, если бы мы поженились? Я болею за «Ковбоев», так что нам пришлось бы развестись по причине «непримиримых разногласий».

– Да, у тебя определенно знаменитые одноклассники, – усмехнулся Коул.

Миранда вспомнила про сбежавшую в Голливуд девушку, которую он якобы чуть не изнасиловал, и спросила:

– А у тебя? Кто-нибудь из ребят, с которыми ты учился в школе, добился славы или богатства? Не считая тебя, конечно.

На лице Коула появилось задумчивое выражение. А так ли уж невинен ее вопрос? – мелькнуло у него в голове.

– Я таких не знаю.

Коул вдруг засигналил, и Миранда, едва не подпрыгнув от неожиданности, увидела двигавшийся им навстречу разбитый синий пикап, из окна которого кто-то махал им рукой.

– Это Бубба, – объяснил Коул.

В зеркале заднего обзора Миранда заметила, кроме красных огоньков удалявшегося грузовичка, включенные фары еще одной машины, ехавшей за ними на расстоянии четверти мили.

– Ты учился в муниципальной школе?

– Да. В Берне. Мои родители были в состоянии оплатить и частную школу, но отец считал, что только обычная школа, с футбольной командой и прочими атрибутами, сделает из меня нормального здорового техасского парня. – В голосе Коула зазвучали враждебные нотки.

– Ты играл в футбол?

– Нет. Я был нападающим в баскетбольной команде, барьеристом в команде по легкой атлетике, выступал за бейсбольную команду, а вот в футбол не играл. Весенние тренировки совпадали с репетициями мюзикла, который ежегодно играют в школе, и я сделал свой выбор. Отец с ним не согласился. Вот и все.

– Ему не нравилось, как ты поешь и выступаешь?

– Нет. Ему не нравилось, что я пою, и то, что вообще выступаю. Он считал, это занятие для маменьких сынков. К тому же меня воспитывали как будущего хозяина скотоводческой фермы, а я не смог бы управлять ранчо, разъезжая по барам. По мнению отца, музыка никому не нужна. Он презирает и тех, кто ее исполняет, и тех, кто слушает. Музыка, – заговорил Коул с утрированной медлительностью, – это продукт сексуально озабоченных бездарных наркоманов с больным воображением, апеллирующих к толпе, и я не позволю своим сыновьям заниматься подобным бредом.