Бесславные дни

Тертлдав Гарри

– Он говорит, что будет считать до пяти. После чего, солдаты откроют огонь. И они не прекратят стрелять, пока вы не подчинитесь.

– Ichi!– выкрикнул офицер. Переводчик поднял вверх один палец.
– Ni.
– Два пальца.
– San.
– Три... Солдаты вскинули винтовки и прицелились.

Петерсон так и не узнал, как по-японски будет "четыре" и "пять". Полдюжины пленных, стоявших в первом ряду, с криком бросились на дно воронки. Они переползли

на другую сторону и принялись карабкаться наверх. За ними последовали другие. Как только первые оказались на поверхности с противоположной стороны, они тут же принялись помогать товарищам.

Петерсон перебрался через воронку вместе с остальными. Оказавшись на другой стороне, он стал ещё грязнее и оборваннее, чем прежде. Обойти сбоку было бы быстрее и проще. Но японцы хотели отнюдь не этого.

– Знаешь, что они делают?
– спросил он, когда марш продолжился.

– Помимо того, что командуют нами?
– сказал През МакКинли, безуспешно пытаясь оттереть гимнастерку.

– И это тоже. Они нас ломают, укрощают, будто диких лошадей.

МакКинли что-то пробормотал. Было похоже на "Попробуй, сломай меня". Возможно, он был прав. А, может, и нет. Если японцы смогли заставить американцев выполнять их приказы, зная, что те будут им подчиняться, лишь под страхом наказания, разве этого недостаточно? Чего им ещё надо? Яйцо в пиво?

В полях работали люди, собирая сахарный тростник и окучивая ананасы. В Большой Пятерке - компаниях, владевших плантациями на Гавайях, сейчас, наверное, массовые инфаркты. Происходящее там, впрочем, меньше всего беспокоило Джима Петерсона. Увиденное вокруг обретало смысл. Если Гавайи не могли ввозить еду с материка, они должны выращивать её сами. По крайней мере, всё к этому шло.

"А успеют ли они вырастить достаточно?" - гадал Джим. Неизвестно. Они хотя бы пытаются сделать хоть что-то.

Военнопленные шли мимо полей. Некоторые работавшие там люди махали им. Странное зрелище: японские солдаты смотрели на пленников, те смотрели на работников, а работники махали им руками. Петерсону захотелось ответить тем же. Но он не стал. Этот жест мог показать японцам, что кто-то здесь всё ещё не боится оккупантов.

Когда они подходили к повороту на аэродром Уилера, один солдат отошел к обочине и сел на землю.

– Не могу идти. Нужно перевести дух.
– Его лицо было серым и изможденным. Петерсон не удивился бы, если бы узнал, что боец скрывал ранение.

К нему тут же бросились двое охранников.

– Kinjiru!– закричали они. Один вскинул винтовку: вставай.

– Простите, солдат-сан, - сказал американец, мотая головой.
– Не могу. Устал. Отдохну немного. И пойду.

– Kinjiru!– повторили солдаты. Один солдат снова замахнулся винтовкой. Когда американец всё равно остался на месте, его принялись бить ногами. Он скрючился и завалился на бок. Японцы подождали немного, затем снова принялись его бить. Солдат зарычал. Он с трудом встал на колени. Стоял он так

примерно минуту. Когда американец так и не поднялся, его опять начали бить. Если он сейчас же не вскочит на ноги, его точно забьют до смерти.

Видимо, эта мысль пришла на ум не только Петерсону, но и самому солдату. Он снова зарычал и, наконец, встал на ноги. Пленный качался, словно кипарис в грозу, но не падал. Охранник пихнул его в плечо. Подошли ещё двое пленных и подхватили его под руки, иначе он бы точно рухнул лицом вниз. Второй охранник гневно дернул винтовкой, приказывая остальным двигаться дальше.

Истощенный солдат двигался чертовски медленно. Японские солдаты наблюдали за ним, словно стая волков за больным лосем, отбившимся от стада. Если он снова упадет, ему конец.

Солдат это тоже понял.

– Вы бы отошли подальше, парни, - сказал он поддерживавшим его бойцам.
– Если они таки решат меня пристрелить, то могут попасть в кого-нибудь из вас.

В Петерсоне закипал гнев.

– Идут они на хуй, - сказал он.
– Мы тебя дотащим.
– Он перебросил вялую руку бойца через свое плечо.
– Будем меняться.

– Я следующий, - сказал МакКинли. Ещё несколько человек вызвались помочь. Японцы им мешать не стали. Неважно, как, но колонна продолжала идти. Петерсон нес пленного, взяв его практически на руки, пока с другого бока его не подхватил През.

"Это будет продолжаться, пока мы будем в силах помогать тем, кто идти уже не может, - думал он.
– К счастью, Оаху - остров небольшой. Далеко они нас не заведут. В противном случае, этот поход станет маршем смерти".

Когда солнце уже клонилось за хребет Ваиана, мимо них проехали два грузовика. Это были американские машины. Белые звезды на дверях были спешно закрашены красными японскими кругами.

– Охрана как-то не стала стрелять по ним за то, что они решили объехать воронки, - прошептал Петерсон Презу МакКинли.

– Нет, конечно. Там же японцы едут. Думаешь, еду привезли?

– Было бы неплохо, - сказал Петерсон. Несмотря на обещания офицера, никто пленных не кормил на всём пути по шоссе Камеамеа. Желудок Петерсона ревел как разъяренный медведь.

Вместо еды, на грузовиках привезли пулеметы, которые расставили на возвышенностях, дабы видеть всю колонну пленных. Через несколько минут подъехал "Бьюик", который привез японского офицера и переводчика. Офицер что-то сказал, переводчик спешно пояснил:

– По всем, кто попытается сбежать, будут стрелять. Вы отвечаете друг за друга.

– Где еда?
– разом выкрикнули несколько человек.

Переводить это на японский, местный явно не хотел. Офицер хмуро посмотрел на него, требуя объяснений. Местный, наконец, перевел офицеру выкрики и тот заговорил:

– Вы опозорили себя неподчинением у воронки. Голод станет вашим наказанием. Вы должны радоваться, что мы не сделали хуже.

Джим Петерсон испытывал что угодно, но не благодарность. Глядя на стоявшие пулеметы, ничего другого он чувствовать не мог.