Бессмертный мятежник

Плеханов Андрей Вячеславович

– Ведьмак, говоришь? – Демид прищурился. – По мне, хоть Антихрист. Я тут при чем?

– Как причем? Ты только один таких нежитей убивать и можешь.

– С чего ты так решил?

– Потому что знаю. Сыча ведь ты замочил?

Дема едва не подпрыгнул на месте. Похоже, про то, что он убил Агея-Сыча, скоро будет знать весь город.

– Какого Сыча? Что ты плетешь-то?

– Агея, – деловито объяснил Крот и снова полез за сигаретой. – Да не дрожи ты тут. Никто об этом не знает. Хотя, вижу, что в точку попал – по тому, как глазки у тебя забегали. Это мой собственный вывод. С Агеем какие-то отношения у тебя были? Были. Девчонку вы канадскую поделить не могли. Потом оба вы куда-то пропали. Потом ты один появляешься, весь сам не свой. Ну, а раз два таких

колдуна, как вы с Агейкой, схлестнулись, ежу понятно – один копыта откинет. Выжил ты – значит, Агея ты замочил. К тому же ты помоложе, а Агей совсем старый стал.

– Бр-р-р! – Демид помотал головой. – Что, я, по-твоему, колдун? И откуда ты Агея знаешь?

– А кто ж его не знал? Знаешь, кто был Сыч? Вор в законе, да такой, каких мало бывает. В "авторитеты" крестили его в новосибирской тюрьме аж в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году. И попробовали бы не крестить, он бы полтюряги перебил. Это ж знаешь, какой убивец был? Равных ему в "мокром деле" не было. Людей убивать – для него даже не профессия, а удовольствие было. Если уж он на кого глаз клал, на том можно было крест ставить. Хоть в бронированный сейф запирай – голову отрежет. А сам он заговоренный был – и от пули, и от ножа. Как и ты, кстати. Убить его, считай, совсем невозможно было. Сколько раз пытались!

А вообще-то, он колдун был, этот Сыч. Да что там колдун, сам черт! Об этом все урки знали. Он, похоже, и в тюрьму-то сел, чтобы поразвлечься. Что ему тюряга?! Когда надоело, исчез в одночасье, как сквозь каменную стену просочился. Все его боялись до колик. Он, представляешь, однокамернику своему руку отпилил и съел. Просто так, ради развлечения!

Лет пятнадцать назад приходилось мне с Сычом встречаться. Старик-стариком, но страшный… Никогда не забуду. А уж рассказов о нем на зоне наслушался – думал в штаны наложу, если встречусь. И вот, представляешь, прошлым летом появляется Сыч снова в нашем городе. Все думали, что он уж сдох давно, мразь такая. А он идет прямиком ко мне, и говорит: Ты, Крот, должен для меня одну бабенку скрасть – у Демки Коробова. А нето жизни тебе не будет. Не в службу, а в дружбу".

Ни хера себе, дружба, думаю! Два колдуна между собой разбираются, а я отдуваться должен! Я ведь к этому времени давно понял, что ты, Динамит, тоже из ведьмацкой братии. Тебе ж у Султана в спину в упор стреляли, я точно знаю. А не убили. Колдун ты, Демид, это уж как пить дать. Когда тебя подружка твоя с простреленной башкой привезла, я только усмехнулся. "Этот, – думаю, – выживет. Его только серебряной пулей убить можно". И точно! У тебя ведь в затылке дырка была – два пальца засунуть можно…

– По твоим словам я не лучше Агея! – Демид обиженно оттопырил губу. – Может, я у тебя тоже сейчас руку отпиливать буду?

– Не знаю, что уж вы там между собой не поделили, – проворчал Крот. – Но за то, что Сыча ухлопал, спасибо. И вообще, человек ты приличный – правильной, можно сказать, морали. А потому Ираклий должен быть тебе враг, он-то больше на Агея смахивает. Я, конечно, урка грязный, руки у меня по локоть в крови, такому ангелу, как ты, может быть, и связываться бы со мной не пристало. Но, кто вас там знает, колдунов-ангелов? Может, и пригожусь я для чего-нибудь? У нас ведь тоже в запасе кое-что есть. Наши бы давно уже войну развязали. Да только я говорю: "Погодьте, ребята. С Динамитом пошептаться надо, без него не пойдет".

– Да, сильно вас припекло, если ты сам ко мне пришел! – Демид встал и пошел по комнате, расправляя затекшую спину. – Ираклий, конечно – это моя забота. Но ты правильно сделал, что здесь появился. Глядишь, крови меньше будет. Лишнего говорить я тебе пока не буду. Умный ты, как Шерлок Холмс, о чем нужно, сам догадаешься. Одно только скажу – пока своих молодцев на войну не заряжай, хуже только сделаешь. Потерпи, недолго еще осталось. А когда надо будет, я тебя извещу. Расскажу подробно, что и как сделать.

– Ну, смотри… Тебе виднее.

– Можешь мне поверить. Хоть и не люблю я вас… что уж там скрывать? Но Ирокез еще хуже. Выбирать не приходится.

ГЛАВА 12.

Мало

кто из простых смертных достигал таких высот, каких удостоился господин Лю. Он занял место при императорском дворе, которое только и подобало такому великому лекарю, как Просвещенный Лю Дэань. Однако успокоение и умиротворенность так и не пришли в его душу. Год проходил за годом, но чувствовал он себя все более несчастным. Всепожирающий огонь охватил его естество и не давал ему покоя ни днем, ни ночью. И имя тому огню было – Тайдисянь, Великий Земной Бессмертный. Дух, без позволения вселившийся в Лю Дэаня, без конца укорял несчастного доктора в том, что тот погряз в роскоши и услаждении собственной утробы, что удалился от великих дел, что предназначены были ему Небесами, что перестал преследовать Врага, позволив тому творить в Поднебесной свои козни. Напоминал он ему добродетельные слова:

Суть веры постигает только тот, Кто от роду прозреньем наделен; Заботами да бренной суетой Себя опутать не позволит он. Не зря зовут подвижниками тех, Кто в соблюдении обетов строг. Обыкновенный, смертный человек Стать просветленным очень редко мог… Досуг за чтеньем он проводит И древних познает деянья, Чужая тупость и бездарность Рождают в нем негодованье. Придворные льстецы извечно Несут лишь смуту и раздоры. Познавший тайну жить уходит Туда, где воды есть да горы [68] .

68

Стихи в переводе Г. Ярославцева ("ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ", 1977 г.)

И в самом деле, господин Лю нередко со светлыми слезами вспоминал то время, когда жили они с наставником Ваном в пустынных горах и обращались мыслью своей только к высшему. Теперь же окружали его люди, посвящающие все свое время коварным интригам и погоне за богатством. Но господин Лю страшился покинуть императорский двор, потому что боялся мести всесильного Сына Неба. К тому же, вынашивал Лю некий определенный план, и не мог уйти ранее, чем доведет его до конца. Недаром Совершенномудрый Кун-цзы некогда сказал о благородном человеке: "Приступая к делу, он полон осторожности и со своей любовью к построению планов добивается успеха".

Но недолго Лю пришлось сомневаться и делать свой выбор. Неспокойно было в Империи. Давно уже разбойник Ли Цзы-чэн оставил крестьянский труд и поднял на смуту голодную чернь. Город за городом, провинцию за провинцией захватывала его армия, вооруженная лучше, чем гвардия самого Владыки. Небеса отвернули свой взор от последнего императора династии Мин, а значит, дни его были сочтены. Словно железный дракон, извергающий пламя, промчался по столице. Дворцы знати были разорены, дома горели как солома. Господин Лю не надеялся, что новый правитель сохранит ему жизнь, несмотря даже на его чудесный дар исцелителя. Говорили, что Светоч Справедливости, так именовали теперь бунтовщика Ли, принародно казнил богатых притеснителей и раздавал неимущим земли и сокровища. Поэтому господин Лю облачился в драную хламиду буддийского монаха, сбрил волосы, вымазал лицо сажей, сбросил туфли и босым побрел прочь. Он нес лишь меч и чудесные серебряные предметы, обернутые в грязную ткань, чтоб скрыть их от жадного взгляда грабителей. Никто не узнал его. Ему не было жаль нажитого. Напротив, с каждым шагом чувствовал он себя все спокойнее и радостнее. И Тайдисянь ликовал в сознании его, будто вырвался на свободу. Но ликованию его суждено было скоро угаснуть.