Бессонница
Шрифт:
– Конечно, - говорю я. - Но мы с тобой уже не студенты и, прежде чем лезть в драку, должны взвесить шансы. Ты уверен, что Илья согласится?
– Уверен. Теперь у него нет другого выхода.
– Уверен на сто процентов?
– На девяносто девять. Один процент всегда надо держать в запасе в расчете на завихрения и сложность человеческой натуры.
– Ты уверен, что он сумеет доказать свои слова?
– Уверен. А ты ему поможешь.
– Каким образом?
– Не может быть, чтоб у тебя в лаборатории не осталось каких-то следов его погибшей диссертации.
Я
– В лаборатории вряд ли. Скорее дома.
– Кстати, если очень припрет, ты сможешь доказать, что и кандидатская...
Но тут что-то во мне решительно восстает.
– Нет, - говорю я твердо. - На это не рассчитывай.
– Почему?
– Потому что я помогал ему по доброй воле. И еще потому, что к этому причастен Паша. Оставим в покое мертвых.
– Согласен. Tertio?
– Третье - надо поговорить с Бетой. Решающее слово за ней.
Алешка решительно поднимается, и мы вместе выходим на крыльцо. Искать Бету не приходится, она выходит из директорской квартиры.
– Пойдемте к реке, мальчики, - говорит Бета. Она берет нас за локти, и я понимаю, что ей хочется поскорее уйти отсюда.
Мы шагаем по истоптанной и размытой поляне. Сама река не видна, виден только дальний пологий берег с прерывистой сизой полоской леса на горизонте. Выходим на глинистую тропу, по обочинам еще цепляется за жизнь прошлогодняя трава, но ее уже забивает свежая весенняя зелень. Бета вырывается вперед, ходит она удивительно красиво, большими шагами, подставив лицо ветерку и нежаркому солнцу, зажатая в кулаке косынка полощется за ней как кормовой флаг. Во всем, что касается Беты, мои мысли необъективны, но, по-моему, Алексей тоже любуется ею. Так мы подходим к обрыву, отсюда начинается крутой спуск и видна река, неширокая и небыстрая, но с поймой, свидетельствующей об изменчивом нраве. Посреди реки я замечаю прозаическую баржу, а на ней громоздкое сооружение из цепей и железных лотков. Никаких признаков жизни, если не считать вывешенного для просушки бельишка. Несомненно это и есть та самая птица-драга, вгонявшая нас в дрожь прошедшей ночью. Бета оглядывается на меня, и я ловлю ее усмешку. Спускаемся к воде, тропа теряется в заросшем крупными сорняками сыром песке, в котором увязают наши ноги.
– Гляньте-ка, - говорит Алексей. - Это у нас зовется Пьяный бугор.
Смотрим и ахаем. Над узкой прибрежной полосой нависает крутой песчаный утес, а на нем с десяток рыжих сосенок, но не стройных, как в лесу, а причудливых раскоряк, застывших в залихватских плясовых позах. Как будто подвыпившая компания затеяла грубоватую игру: одни стараются спихнуть зазевавшихся с откоса, те сопротивляются и упрямо карабкаются наверх, третьи глазеют и покатываются со смеху.
Бета смотрит внимательно, щуря глаза.
– Они не пьяные, - говорит она наконец. - Они упрямые. Ты посмотри, Олег, какая жажда жизни, какая силища сопротивления... Ветер гнет и ломает, почва осыпается из-под ног... Сюда надо водить студентов для иллюстрации твоего излюбленного тезиса о жизни как негэнтропийном процессе. Ах, молодцы! Пойдемте к ним в гости...
Взбираемся на бугор. Присесть негде, но мы удобно устраиваемся,
– Навестить Вассу. Лежит со спазмом после ночного скандала.
Васса - жена Вдовина. Помню ее по нашим институтским вечерам, где она всегда что-нибудь организовывала. Стройная женщина с правильным, но невыразительным лицом. Типичный "женотдел", только послевоенного образца.
– А почему скандал?
– Николаю Митрофановичу вчера донесли, что Васса ходит на какие-то молитвенные собрания. Ему как представителю эволюционного учения это, конечно, неприятно... Ты бы зашел к ней, Олег, все-таки ты больше понимаешь в терапии, чем я.
Активистка Васса и религия! Васса верит в бога? Я осторожно выражаю сомнение. Бета пожимает плечами.
– Ни в какого бога она не верит. Бога не выбирают по месту жительства. А тут по соседству объявился проповедник какого-то замысловатого толка - и совратил. Будь поблизости другая секта, она угодила бы в нее. Все это от пустоты, от женской тоски... Васса из тех честных, но не очень думающих людей, которым необходимо верить и поклоняться. Они религиозны не по мировоззрению, а по складу характера. Было время, поклонялась мужу и принимала на веру все, что он говорит...
– Фундаментально! - орет Алешка. - Беттина, ты взглянула в самый корень...
– А ты что же - знал? - Бета смотрит на него с любопытством.
– Знал, конечно. Я и проповедника этого знаю. Мы уже сталкивались с ним на идеологической почве, и я разгромил его, как Гексли епископа Уилберфорса. И с Вассой тоже говорено-переговорено. Увлечение уже идет на убыль, и я ручаюсь, что к осени вся эта фантасмагория забудется как дурной сон. А если для Николая Митрофановича все это полная неожиданность, то пусть пеняет на себя. В обязанности парторга не входит докладывать мужьям, где бывают их жены.
– Зайди к ней, Олег, - повторяет Бета.
– Зайду. Ну а самого ты видела?
– Видела. И без обиняков спросила его... ну, ты знаешь, о чем.
– Ну и что он?
– Что он может сказать? "Мальчишка, пьян, озлоблен..." И вот тут я взбесилась. Знаешь, что меня взбесило? Ведь знает, что я ему не верю, но это его нимало не беспокоит, достаточно, чтоб я промолчала. Я поняла: меня обволакивают, и это только начало, если я промолчу сейчас... И я сказала, что у меня к нему единственная просьба - позвонить в обком, чтоб за нами прислали машину и забронировали места на скорый. Так что обратно мы с тобой поедем с комфортом.
Мы замолкаем, Бета стоит, опираясь плечом на изгиб ствола, греется на солнце, вид у нее отрешенный, но я чувствую, как она напряжена.
Нарушает молчание Алексей. Очень сдержанно, без привычного балагурства он излагает свой план: если мы с Бетой позаботимся о судьбе Ильи, он берется поднять Илью на открытый бунт и довести битву до победного конца.
Бета слушает не перебивая, лицо ее почти неподвижно, но я и так понимаю: что-то во всем этом ей тягостно, но она не считает себя вправе уклоняться.