Бессонница
Шрифт:
– Ой, погодите... Нельзя.
Она захлопывает дверь перед самым моим носом, но я все-таки успеваю разглядеть сидящую на койке Бету и уткнувшуюся ей в колени Галю Вдовину.
Что-то случилось. Что?
С этим неразрешенным вопросом я отправляюсь искать Алешку. Захожу в контору. Квадратная комната разгорожена жидким некрашеным барьером на две примерно равные части. За барьером желтый канцелярский стол с древней пишущей машинкой и обитая рыжим дерматином дверь в директорский кабинет. Ни души. Выхожу обратно в сенцы и обнаруживаю малозаметную дверцу с табличкой "Парткабинет". Заглядываю внутрь. Такой же канцелярский стол, за столом,
– А, очень хорошо. Заходи.
Вхожу, но еще раньше, чем я успеваю прикрыть за собой дверь, Илюша срывается со стула и, почти оттолкнув меня, выскакивает в коридор.
Вид у Алешки расстроенный, и я не спешу задавать вопросы. Разглядываю стены. Все как в любом парткабинете, есть и портреты вождей, и плакаты, и стенд с литературой. Но самое заметное - большая, до потолка, коллекция древесных грибов в плоских застекленных ящиках. Я сразу натыкаюсь глазами на экземпляр hepatica, ссохшийся, пожухший и как будто обглоданный.
– Знаешь, Леша, - говорю я, продолжая разглядывать ящики. - Спасибо за честь, но скажи Дусе, чтоб она не жарила сегодня твой гриб. Возьми его лучше себе в коллекцию. А я не такой уж любитель грибов.
В ответ слышу благодарное урчание. Затем звякание - Алешка наливает из графина воду. Пьет, хочет успокоиться. Успокоиться для Алешки означает вновь обрести способность смеяться.
– Лешка, аврал...
Я оборачиваюсь.
– Что случилось?
– Дуреха Галка увидела пьяного Илюшку и влепила ему пощечину. - Алешка скалит свои щербатые зубы, и, к стыду моему, до меня не сразу доходит серьезность происшедшего.
– При тебе?
– При мне и при Дуське. Я Илью не оправдываю, был он видом гнусен и отвратительно кривлялся. Надо сказать, хряснула она его не символически. Ядро Галочка толкает только на метр хуже всесоюзного рекорда.
– Ну и что Илья?
– Сразу протрезвел. Потрогал щеку, улыбнулся. Лешка, ты бы видел эту улыбку... Помолчал и говорит: "Последышем был, ставленником чьим-то был, но по морде еще не били..." Тут Галка очухалась, завопила "прости", кинулась к нему, а Илюшка от нее как от змеи: "Не подходи. Ты такое же дерьмо, как твой отец..." Галка сдуру снова завелась: "Как ты смеешь..." А Илья: "Ах так, не смею? Так вот знай: твой почтенный папаша из осколков моей кандидатской диссертации строит себе докторскую".
Трррррах!
– Ты думаешь, это правда? - спрашиваю я, холодея.
– Я болван, - сокрушенно говорит Алексей. - Я должен был догадаться раньше.
На минуту мы замолкаем. За эту минуту я успеваю очень многое. Суммировать все доселе мне известное и сделать вывод: Илья не соврал. На миг почувствовать облегчение: уж теперь-то Бета освободит меня от данного слова. Отвергнуть это облегчение как чувство пошлое и эгоистическое. И наконец, ощутить потребность в немедленном действии.
– Что делать, Леша? - говорю я.
Алеша фыркает.
– Если речь идет о принципале, тебе лучше знать. Я ведь не слышал, о чем вы договаривались.
– Теперь это уже не имеет значения. С человеком, способным на научный плагиат, я не хочу иметь никакого дела.
– Не иметь дела
– Если вспомнишь, я тоже.
– Ты поступал не лучше. Раздаривал то, что у других вымогают.
– Есть некоторая разница?
– Есть. Результат тот же: новый вид интеллектуального паразитизма. Можешь быть уверен, наш общий друг настолько убежден в закономерности такого порядка, что не чувствует никакой вины перед Ильей. Да и к тебе не питает особой благодарности. Говорил он тебе нынче - век буду помнить, как ты мне помогал, ну и все прочее?
– Говорил.
– Можешь верить. Этого он тебе никогда не забудет.
Алешка ржет, и я терпеливо пережидаю приступ его веселья.
– Скажешь, циник? Сейчас ты услышишь нечто еще более циничное. Тверд человек или просто жесток, умен или всего лишь хитер, принципиален или только послушен - по этим вопросам не всегда удается достигнуть общей точки зрения. Но когда человек залезает в чужой карман, это как-то всех объединяет. Вот тут-то и надо ловить момент и брать его голыми руками. Николая Митрофановича, положим, голыми руками не возьмешь, но против чепе и он не устоит... Короче говоря, я хочу, чтоб Илья подтвердил свои слова официально. Это позволит мне дать ход делу и выступить против нашего общего друга с открытым забралом. Задача совсем не простая, потому как Николай Митрофанович не пальцем делан и способен перейти в контрнаступление...
– Стоп! - прерываю я Алешку. - Ты уже говорил об этом с Ильей?
– За кого ты меня принимаешь? Не посоветовавшись с тобой и с Бетой - ни слова.
– Тогда рассмотрим варианты. Они могут помириться.
– Исключено.
– Когда человек любит, он прощает многое.
– Милые бранятся - только тешатся? Неужели и ты, Леша, до такой степени во власти расхожих истин? Потому и не простит, что любит. Для Ильи разрыв катастрофа во всех отношениях, но чем дольше я живу на свете, тем больше убеждаюсь, что гордость есть даже у собак и лошадей. А человеку свойственно из-за этого малоисследованного чувства в отдельных случаях презреть и материальный интерес, и любовную страсть, и даже инстинкт самосохранения. Что ты скалишься? - взвивается он, поймав мою улыбку. - Нехорошо смеяться над бедным бушменом.
Улыбаюсь я не потому, что Алешка говорит нечто для меня неожиданное. Наоборот, меня забавляет сходство с моими недавними мыслями.
– Прости, Лешенька, - говорю я. - Не обращай внимания. Ты абсолютно прав.
– К сожалению. А Илюшка такой же человек, как все. Энное количество оплеух он уже перенес. Эта - критическая.
– В таком случае предстоит борьба.
– Угу, - отзывается Алешка. Он встает, подходит к двери и выглядывает в сени. Перехватив мой удивленный взгляд, смеется. - Предосторожность никогда не лишняя. Николай Митрофанович, конечно, не унизится до стояния под дверью, но Серафима Семеновна - дама чрезвычайно любознательная. Я спокоен только тогда, когда слышу стук ее машинки... - В сенях никого нет, и Алексей возвращается. - Надо срочно поговорить с Бетой.