Бесстрастный
Шрифт:
*
Когда просыпаешься с головной болью, заранее знаешь, что день хорошим не будет. Осматриваюсь – и паника хватает за горло. Где ребенок?! На ночь я устроила ему спальное место на диване и поставила вокруг стулья, чтобы не упал.
Из кухни доносится веселое бормотание. Малыш стоит, держась за табуретку, и что-то напевает. Говорят, дети часто не спят по ночам, плачут, требуют внимания, но этот мальчишка просто идеален. Хорошо спал, сам слез с дивана, сам развлекается. Никаких проблем. Кроме очевидной, конечно. В том смысле, что в данный
– Доброе утро, Нико!
– Ни-ко-ко-ко-ко, – отзывается, неловко оборачиваясь и плюхаясь на пол.
Чувствую себя усталой и разбитой, а ведь сегодня утром предстоит отнести мальчика на седьмой участок к нему, кем бы он ни был. Еще один незнакомец.
Как убедиться, что Нико будет там в безопасности, и при этом не выдать, кто я такая?
Вздохнув, массирую ноющие виски.
– Ада-Ада-Ада! – зовет малыш.
– Каша-каша-каша! – весело отвечаю, и он, хотя и строит недовольную рожицу, но доедает кашу без споров и почти без помощи. Сначала ложкой, потом ладошкой, а потом размазывает остатки по лицу и по без того уже далеко не чистой одежде.
Мы оба смеемся, и меня посещает опасная мысль, что я буду скучать по этому малышу.
Откуда он взялся такой замечательный?
И кто посмел причинить ему боль?
Защитный инстинкт, почти материнский, пробуждается во мне и жаждет мести. Все во мне клянется защитить этого идеального ребенка, к которому жизнь повернулась отвратной стороной. Впервые я волнуюсь не за себя саму, не за свое будущее, а за кого-то во много раз более важного.
Оставив мальчонку на ковре с парой безопасных безделушек, выхожу на разведку. Вокруг тишина. Пасмурное утро купается в заливе.
– Надеюсь, я поступаю правильно, – говорю малышу, заворачивая его в плед и подхватывая на руки.
Его вердикт уверенный и моментальный: «Гу!»
Ну, раз «гу», то…
Натянув хозяйские резиновые сапоги, иду по берегу в направлении, которое указала незнакомка. Игнорирую границы чужих владений, обхожу заборы по воде. Очень надеюсь, что на пустующем берегу нет камер наблюдения. Нария клялась, что никто из соседей не приезжает сюда зимой, и это радует. Однако хочется верить, что хозяин участка номер семь дома.
Нико вроде малыш, но тяжеленный, особенно если нести его пять километров по песку, а он норовит вырваться и пойти своим ходом. Обнимаю его крепче и напеваю колыбельную, чтобы успокоить.
Подхожу к границе очередного участка. До этого дома назывались поэтичными, красивыми именами. Зимняя вишня. Волшебный лес. Счастливый уголок. А следующий участок огорожен высоченным забором, на котором красуется железная семерка.
Малыш задремал и сопит на моем плече, от этого кажется еще тяжелее. Осторожно обхожу край забора по воде, повторяю в уме заготовленные объяснения. Попробуй докажи, что незнакомка подбросила мне ребенка… Истина порой кажется менее правдоподобной, чем ложь.
Делаю не более десяти шагов по берегу, когда навстречу выходят двое мужчин.
Это неожиданно.
Я надеялась, что отцом ребенка окажется богемного вида отшельник, проводящий зиму на одинокой даче. Однако отшельники не держат личную вооруженную охрану.
«Синдикат-синдикат-синдикат», – гремит тревожный сигнал в голове.
Дурные предчувствия сковывают кожу льдом, однако с пути уже не свернешь.
Малыш просыпается, смотрит на охранников с интересом, особенно на оружие.
– Здравствуйте, – говорю подчеркнуто вежливо. – У меня есть дело к… хозяину участка.
– И какого характера это дело? – Один из мужчин демонстративно оглядывает меня с головы до ног и ухмыляется.
Неприятное начало.
Кивком показываю на мальчика.
– Мне надо поговорить с хозяином участка о Нико…
Не успеваю продолжить, меня перебивает малыш.
– Нико-Нико-Нико! – весело повторяет, улыбаясь. Вежливый ребенок решил представиться.
Мужчины реагируют очень странно. Какое-то время ошалело смотрят на малыша, потом, переглянувшись, отходят в сторону и советуются. Я слышу шепот: «Одно лицо», «никто не знал».
Потом они берут меня под руки и ведут к еле заметному за деревьями дому. Без объяснений.
Я сопротивляюсь, пятками упираюсь в песок.
– Отпустите меня! Прекратите дергать, у меня ребенок на руках!
– Иди молча!
Меня толкают вперед. Ухмылки с их лиц исчезли.
Чем дальше, тем ситуация хуже.
– Нико-Нико, – повторяет малыш.
Один из охранников громко и грубо ругается. Сжав мое предплечье, дергает изо всех сил. Так, что я чуть не роняю малыша.
– Ты назвала ребенка Нико?! Думала, так ухватишь побольше? – кричит со смесью отвращения и негодования.
Я буквально вскипаю от гнева. И от страха заодно.
– О чем вы?! Я никак его не называла и не собираюсь ничего ухватывать!
Внутри меня клубок самых противоречивых и острых чувств. Громче всего вопит инстинкт самосохранения, который требует отдать ребенка охране и бежать.
Но я так не могу.
Не могу сунуть малыша в руки грубых незнакомцев. Не могу уйти, пока не увижу хозяина дома и не буду убеждена, что он позаботится об этом чудном мальчике и защитит его. Незнакомка просила отнести ребенка «к нему». Не знаю, кто «он» такой, но уж точно не один из этих неандертальцев.
Мы приближаемся к дому. Огромному, с колоннами, обрамляющими крыльцо. По периметру сада лес. Везде камеры. Около садовых построек несколько вооруженных мужчин и бронированная машина.
Богатых людей немало, и не все они связаны с синдикатом, однако обилие оружия вызывает подозрения.
Останавливаюсь и сильнее прижимаю ребенка к груди. Мысленно повторяю слова незнакомки, что малышу тут будет безопасно, и заставляю себя верить.
Нико кряхтит, пытается вырваться из моих рук. Его заинтересовала сияющая глянцем машина. Хлопает по нет потной ладошкой и радостно восклицает: «Би-би!».