Бесы Черного Городища
Шрифт:
И все-таки злость, которая исчезла в глазах Петухова, подсказала Алексею, что тот перестал бояться. Значит, те вопросы, которые он задавал, его успокоили? Но они были довольно нелицеприятными и, кроме беспокойства, никаких чувств у рядового обывателя, как правило, не вызывали. Получается одно из двух: или мельник и впрямь ничего не знает, или Алексей не сумел задать тот самый вопрос, которого он по-настоящему опасался.
Поляков посмотрел на часы. Четыре утра, совсем скоро рассветет, но Иван и пристав так и не появились: или столь же исправно допрашивали
— Ты, милейший, за дурака меня держишь? — наконец не сдержался он, когда Петухов на его очередной вопрос:
«Почему работники недолго задерживаются на мельнице?» — вновь заканючил свое: «Того не знаем, не ведаем». — Как не знаешь, если сам их нанимаешь, а после рассчитываешь? Кстати, Петр Евдокимыч, поясни: каким образом ты с ними расплачиваешься ?
Лицо мельника вмиг утратило туповатое выражение, маленькие глазки уставились на сыщика:
— Знамо дело, как договаривались, так и расплачивались!
— А как все-таки договаривались? — Алексей чувствовал, что теряет остатки терпения. — Ты можешь ответить без виляния или нет?
— А что тут вилять? — пожал плечами мельник и отвел взгляд. — С каждым по-разному. Кому муки отваливал, кому — картопли, а кто и подсвинка брал. Мы ведь, помимо мельницы, свиней держим, да курей еще, да уток, да гусей.
Бывало, утками платил. То разве невыгодно? И мясо тебе, и перо.
— А почему не деньгами?
— Потому что мигом пропьют, свиное отродье! В первом же шинке оставят! — вскинулся вдруг мельник. — А подсвинка или гуся еще продать надо, хотя бывало, — он с досадой махнул рукой, — их даже до шинка не доносили. А вы говорите — работники! Не до работы им, так и смотрят, что плохо лежит! Так и тянут, так и тянут! На пропой все уходит, чтоб им лопнуть!
— Выходит, ты с пьянством борешься? — удивился Алексей. — А сам вроде потребляешь, и изрядно?
— Если потребляю, то в меру, и головы своей не теряю! — насупился Петухов. — Ежели не знаете, я эту мельницу, почитай, на пепелище поднял. И барыш теперь неплохой имею, потому как не злоупотребляю и пьянчуг всяких и жуликов не привечаю. Поэтому какой мне резон девку в собственном пруду топить? Да и не нашего поля она ягода! Такие у нас отродясь не водились! Не видно разве, что из городских мамзелей!
— Видно, видно, — согласился Алексей, — и все же давай проясним до конца: по какой причине работники слишком часто у тебя менялись? Выгонял или сами уходили?
— И так и так бывало, — неохотно пояснил мельник. — Как сворует что, так сразу в шею, и тех, бывалочи, гнал, кому мало оплаты казалось. Лодыри да байбаки, какой с них спрос?
— Ас соседних мельниц так же часто работники бегут? — поинтересовался Алексей.
— А про то вы у них спрошайте! — огрызнулся Петухов— Мне до их делов, знаете… — махнул он рукой. — Свои бы расхлебать.
— Но у тебя. Петухов,
— Так то ж на мельнице, — пожал плечами хозяин. — А с птицей да скотиной женины сродственники помогают. Оне все на меня работают. Только с мельницы я, окромя Гришки, всех убрал. Тоска их заедает, что они таперича тут не хозяева…
— Постой, так мельница раньше твоей жене принадлежала? — изумился Алексей.
— Не ей, — поправил его Петухов, — а папаше ейному.
Я ж сказал, что из пепелища ее поднял. Нажрался папаня самогону да спалил меленку. Я у него в батраках ходил, старательный был, молодой. Акулину, слышь-ка, никто за себя брать не хотел. Она на один глаз косая да парня в девках прижила, а мне какая беда, взял за себя, да и стал мало-помалу мельницу отстраивать. Батя ейный в дела не лез, братовья того чище, только водку хлестали. Пришлось хозяйство в свои руки брать, чтоб не пустили по ветру.
— Понятно, — покачал головой Алексей. — Смотрю, делишки ты мастерски обстряпал: и хозяйство прибрал, и почти дармовых работников заполучил. Что же на мельницу их не пускаешь? Боишься, что снова спалят?
— Боюсь, она мне кровью и потом досталась. — Он показал Алексею ладони, все в шрамах, рубцах и мозолях. — Кожа, бывалочи, лопалась, лоскутами висела. И все, что здесь имеется, я своим горбом заработал. И никому не отдам, зубами грызть буду, когтями рвать, но не отдам!
— Никто у тебя мельницу отбирать не собирается. И ты меня почти убедил, что к убийству женщины не причастен.
Но, вполне возможно, кто-то из твоих бывших работников, или родственников, или приятелей имеет к этому отношение.
Вспомни-ка, бывал кто на мельнице в последнее время из посторонних? Может, гости из города приезжали с дамами? Или скажешь, никто тебя здесь не навещает? И сам в город или в Залетаево тоже не ездишь?
— Пошто не езжу? Обязательно езжу, иначе дела не делаются. Но приятелей не имею, по гостям сам не раскатываю и никого у себя не привечаю. Баловство это. Пустая трата денег и времени.
— Ну и скользкий же ты, братец! — не выдержал и рассердился Алексей. — Не пойму, ты что, слишком хитрым себя считаешь, думаешь обвести меня вокруг пальца? Так даже не пытайся! Будем сидеть здесь до тех пор, пока ты не расскажешь мне все, что требуется!
— А что вам требуется? Я, почитай, все, что знал, рассказал.
— Хорошо. Теперь назови мне тех, кого недавно нанимал.
Последний работник, говорят, больше полугода у тебя держался. Видно, угодил чем-то?
Хозяин, не спросясь, потянулся к бутыли с самогоном, но на полпути рука его замерла и вернулась в исходное положение. Алексей тотчас отметил это. Кажется, наконец он попал в точку.
— Работник как работник, — промямлил мельник. — С осени, вернее, в августе еще появился. Не пил, дело свое сполнял… Что говорить, мало таких встречается, сполнительных, а потом ушел, даже жалованье не спросил.