Без черемухи
Шрифт:
– - Я не могу здесь р_а_б_о_т_а_т_ь,-- сказал я кротко,-- и ты, если хочешь, можешь перейти сюда.
– - А ты куда же?
– - Я найду другое место.
– - Какое другое место?
– - Пойду и найду,-- сказал я, продолжая еще сдерживаться, уже чувствуя, что во мне закипает.
– - Я с тобой пойду искать.
– - Нет, уж, пожалуйста, б_у_д_ь д_о_б_р_а, оставь меня в покое, я сам найду, что мне нужно,-- сказал я таким тоном, каким в этих случаях говорил Сережа. И углубился в завязывание тетрадок, показывая этим, что разговор между нами окончен.
Но Катя думала иначе. Она постояла
– - А я все-таки пойду...
В первый момент я просто хотел было схватить ее за шиворот и выставить из детской, но сейчас же сообразил, что она, хорошо зная силу своего испытанного оружия, поднимет крик на весь дом, и тогда не оберешься неприятностей.
– - Ну и иди, куда хочешь,-- сказал я, делая вид, что развязываю книжки и остаюсь дома. Наружно я был спокоен, но у меня уже кипело. Я сел в кресло Петра Михайловича и, отвернувшись от нее, стал смотреть в окно. Катя стояла передо мной и, казалось, была в затруднении, не зная, что предпринять.
Я посмотрел на нее прямо и, как мог, твердо.
– - Долго ты тут будешь стоять?
– - сказал я.
Катя молчала и смотрела на меня.
– - Что ты мне не даешь жить,-- сказал я опять.-- Ты знаешь, я могу тебя возненавидеть!
– - Ненавидь, пожалуйста, я не боюсь,-- сказала она, нагнув голову и занявшись оборкой своего фартучка, но не уходя с места.
– - Ну так знай же, сколько ты ни будешь стоять здесь, я никуда не уйду,-- сказал я, встав с кресла. Я подошел к окну и стал смотреть в него. Я делал вид, что интересуюсь тем, что делается на дворе и что совершенно забыл о ней, но я чувствовал у себя за спиной ее молчаливое присутствие и ненавидел ее всеми силами дущи. "На это способна только девчонка,-- думал я,-- будет назло стоять, как истукан. Ведь знает, что я ее сейчас ненавижу... и ничего не добьется, а все будет стоять. Из нашего брата ни один никогда так не сделает".
Наконец я услышал, что она повернулась и пошла к двери. Я подошел было к столу, но, посмотрев на дверь, увидел подсматривающий за мной в щель глаз и крепко прихлопнул дверь.
Пробравшись со всеми предосторожностями в беседку, я, прежде всего, решил распределить часы. Достал лист бумаги и написал расписание дня.
В расписание вошло: сидеть на бревнах, учить уроки, читать книги, работать по уборке комнаты. Потом пришлось все-таки написать еще одно: д_у_м_а_т_ь. Но здесь был уже явный пробел: я хотел, чтобы в расписание входили все мои поступки, а между тем я чувствовал, что здесь можно поместить только одно благообразное, в то время как в действительности оставалось еще много приятного, что резало бы глаз в расписании, но в то же время фактически пропущено быть не могло. Без этого -- жизнь не в жизнь.
Написать в расписании -- курить, охотиться за лягушками, лазить за яблоками в чужой сад,-- было невозможно, а между тем в действительности было и это все.
Приходилось даже для самого себя разделить жизнь на показную и скрытую.
"Как в этом отношении устраивается Ваня?
– - подумал я.-- Может быть, в самом деле отказаться от лягушек?" Но мне пришло в голову для этого завести другую, тайную тетрадочку, куда и вписывать все до последней мелочи из области запретного и греховного, а расписание я устроил на самом
Помещение мне тоже нравилось.
– - Вот сижу себе здесь, и никто не мешает работать.
В раскрытую дверь беседки мне была видна часть дорожки, высокая трава около кустов смородины и гладкое выкошенное пространство дальше, меж яблоней. Я еще ничего не начал делать и только наслаждался приятностью новизны. своего положения и дальнейшими перспективами.
"Буду сидеть здесь до обеда",-- подумал я. Но в это время на леднике загремели ведрами, и я почувствовал, что мне хочется есть. Это было досадно: только было уселся, приходится идти в дом. Явно сделано одно упущение, нужно было захватить с собой провианта; спрятать его, слава богу, здесь есть где, и тогда я мог бы не выходить отсюда по целым дням. Но теперь ничего больше не оставалось делать, как нарушить расписание и пойти подкрепиться.
Я пришел домой, не обращая внимания на пытливый взгляд Кати, поел на маленьком шкапчике над тарелкой пирога и уж собирался было идти обратно, как вошел Сережа и прямо обратился ко мне:
– - Это ты устроился там в беседке?
– - сказал он.
Я подавился от неожиданности пирогом и, откашлявшись, сказал, что я.
– - Ну и потрудись, пожалуйста, убрать свое имущество оттуда.
– - Почему?
– - Ты очень обяжешь меня, если поменьше будешь разговаривать...
– - Кстати: а зачем мой платок очутился у тебя,-- прибавил он, доставая из кармана платок, который я оставил на столе в беседке.
– - Разве это твой платок?
– - спросил я.
– - Да, это мой платок. Зачем ты таскаешь чужие платки?
Это меня задело.
– - Я вовсе не т_а_с_к_а_ю чужих платков,-- сказал я.
– - А где же ты его взял?
– - Я его нашел в беседке, под лавкой с сеном...-- сказал я твердо и не опуская глаз.
– - С каким сеном?
– - спросила подошедшая в это время мать.
– - Это так,-- глупости,-- сказал Сережа, покраснев и сейчас же прекратив разговор.
– - Все-таки я попрошу тебя убрать оттуда свои книги и все, что ты нанес туда,-- расписание и прочее.
Катя, стоявшая в дверях и как всегда явившаяся свидетельницей моего позора, вдруг исчезла. Я догадался: она побежала посмотреть, чего я нанес в беседку и как я там устроился. Чтобы не дать ей успеть сделать это, я выскочил в другую дверь, помчался напрямик под яблонями, через кусты и, прибежав раньше ее, скорее забрав все и отбежав, сел в бурьян, чтобы видеть, как она останется с носом.
Пришлось искать другого места, и я, подумав, решил устроиться на раките. Правда, там не так удобно, но зато, когда заберешься туда, где огромные толстые сучья расходятся в стороны и образуют как бы гнездо,-- чувствуешь себя совершенно удаленным от мира, где тебя ни одна живая душа не увидит. Кроме того, там есть недурное дупло, куда можно прятать провиант, благодаря чему можно будет не показываться домой по целым дням. Пусть тогда поищут. А то гонят отовсюду, точно заразу какую-то. Нет, все-таки какой я несчастливый человек!