«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— В Швейцарию?
— Ну да.
— А что мне там делать? В Швейцарии и моря нет, а я всё-таки адмирал. И вот уж двадцать лет служу России. Ей обязан всем, и карьерой, и счастьем. Верно, Питер? — Лефорт подмигнул весело бомбардиру.
— Верно, Франц Яковлевич. Дай Бог нам, грешным, когда-нибудь дослужиться до адмирала.
— Дослужишься, герр Питер. Помяни моё слово.
— Дай Бог нашему теляти вашу корову зьисты, — отвечал Пётр малороссийской присказкой, наливая себе ещё вина.
Глядя на него, герцог с сожалением подумал: «Сопьётся ведь этот «адмирал».
Вечером, когда собрались укладываться спать и остались одни, Пётр сказал Лефорту:
— Кстати, господин адмирал, я ведь ещё в Архангельске заслужил звание морского офицера. И между прочим, начал с юнги.
— Да? — удивился Лефорт, валясь на кровать. — А почему я не знаю?
— Потому что я не болтаю, как некоторые.
— Ну расскажи же, Питер. Кто ж тебя аттестовал-то?
— Когда я был в Архангельске, — начал рассказывать Пётр, — туда пришёл фрегат под командой капитана Виллемсона. Ну, сам понимаешь, сколь радостно мне было явиться на фрегат. Говорю ему: я хочу пройти все морские должности. Какая самая первая? А он мне отвечает: самая первая каютный юнга, но, мол, это не для вашего возраста, государь. Ничего, говорю, начнём с юнги, командуйте, капитан. Он мне и гаркнул: «Юнга, рюмку водки и трубку капитану!» Я кинулся к буфету, там, слава Богу, нашлась и водка и поднос. Тут я ему и представил на подносе и рюмку, и закуску, и трубку не забыл. Выпил он, крякнул: хорошо, говорит, юнга, перевожу тебя в матросы. Ну я говорю: рад стараться, господин капитан. Командуйте. А он: «Может, хватит на сегодня?» А я: нет, говорю, жду приказа. Он мне командует: «Матрос Питер, убрать грот-бом-брамсель!» А это, скажу я тебе, почти самый верх грот-мачты. Выше только ещё грот-трюмзейль. Но я мигом взлетел по вантам, убрал парус. Спустился. Виллемсон смеётся: «Скажу честно, государь, такого матроса я б хоть сейчас зачислил вахтенным офицером». Так что, Франц, — засмеялся Пётр, — нос очень-то не задирай. Ты-то, как я думаю, под грот-бом-брамсель не лазил.
— Нет. Бог миловал, — смеялся Лефорт. — Не хватало ещё царскому любимцу по вантам бегать.
Они смеялись, вспоминая сегодняшние разговоры в присутствии герцога.
— Слушай, Питер, герцог мой давний друг, и мне как-то неловко дурачить его. Может, всё же сказать ему по секрету, кто ты на самом деле?
— Ладно, скажи, — вздохнул Пётр, — но только после того, как я отъеду из Митавы.
— Но почему, Питер?
— Да не хочу я привязывать к себе ничьего внимания. Мы же договорились в Москве, все лавры сбираешь ты. И даже если скажешь Фридриху, попроси его поменьше болтать. Пока, слава Богу, никто не догадывается и волонтёры с солдатами держат язык за зубами.
— Кому ж захочется твою плеть на себе опробовать.
Они ещё вдвоём выпили несколько бутылок вина и легли спать уже за полночь, что было несвойственно бомбардиру. Но всё равно Пётр проснулся, едва начал брезжить рассвет. Чтоб не разбудить храпевшего Лефорта, тихонько оделся, натянул сапоги и вышел на цыпочках, прикрыв осторожно дверь.
Во дворе за сараем справил малую нужду и, услышав ширканье пилы и стук топора, доносившиеся откуда-то
— Доброе утро, — приветствовал их по-немецки Пётр, снимая шляпу.
— Доброе, доброе, — отозвались те.
И когда двое, отложив топоры, взялись за двуручную пилу, Пётр попросил:
— Позвольте-ка мне поразмяться малость? — И взял топор. — Как прикажете отёсывать?
— Квадратом, господин. Брусом.
Пётр выбрал бревно помощнее, взял дручок, накатил его на полено. Встал так, чтоб бревно было у него меж ног, и, поплевав на ладони, начал отёсывать сразу с двух сторон попеременке. Плотники намётанным глазом определили, что-де парень знает дело. Однако едва он прошёл пару футов, как старый плотник предложил:
— Давай-ка, парень, отобьём черту всё же.
— Давай, — согласился Пётр.
Вместе с плотником он натянул на бревне чёрную бечеву, отбили черту с одной стороны, потом — с другой.
— Ну вот теперь легче идти будет. Верно? — молвил старик.
— Верно, дедушка, — согласился Пётр, берясь опять за топор.
Солнце уже высоко поднялось, когда отыскал его Меншиков.
— Мин херц, меня послали тебя искать. Герцог на завтрак зовёт.
— Это бревно я дотешу, — сказал Пётр плотникам. — Не трогайте его.
— Хорошо, господин, — отвечал старик, с уважением поглядывая на бомбардира.
В тот день Пётр добил-таки бревно, вытесав из него хороший ровный брус. Старик вымерял все стороны, погладил рукой, похвалил:
— Хороший ты мастер, господин.
— Спасибо, дедушка.
— За что, сынок?
— За оценку.
С вечера Пётр договорился с Лефортом, чтобы завтра выехать пораньше с волонтёрами на Либаву.
— Возчики отвезут нас и воротятся. Я из Либавы на Кёнигсберг хочу пройти морем, а вы уж валяйте по суше.
— Хорошо, Питер. Нетерпелив же ты.
— Хочу скорей увидеть Балтийское море, Франц Яковлевич.
— Ладно, ладно, скачи.
Утром Лефорт вместе с герцогом проводили Петра, уезжавшего с волонтёрами на пяти подводах. Помахал рукой и, дождавшись, когда телеги скрылись за кустами лесной дороги, сказал герцогу:
— Ты уж на меня не серчай, Фриц.
— За что я на тебя должен сердиться, Франц?
— Дело в том, что герр Питер вовсе не бомбардир, хотя и бомбардир тоже.
— А кто же?
— Царь. Государь всея Руси.
— Ты что? Серьёзно? — вытаращил глаза герцог.
— Разумеется, — вздохнул Лефорт.
— Да что ж ты мне раньше-то... да я бы хоть поговорил... посмотрел бы.
— Он не разрешил, Фридрих. Он путешествует инкогнито, считает, что любопытные зеваки только мешают ему. Кстати, разрешив открыть тебе его инкогнито только после отъезда, он очень просил, чтоб ты никому не сообщал этого без нужды. Хорошо?
— Ах ты, — не мог успокоиться герцог, — да если б я знал. Вообще-то он произвёл на меня очень хорошее впечатление. Нет, я-то каков, — сокрушался Фридрих и вдруг словно что-то вспомнил: — Погоди, погоди, он же, кажется, что-то там делал с моими плотниками.