«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Но для этого, мой друг, есть конструкторы.
— Это, наверно, у вас в Англии есть, ваше величество. У меня, увы, нет. И я пока что просто плотник, не архитектор корабля.
— Приезжайте в Англию, мой друг, и я постараюсь помочь вам.
— Спасибо, ваше величество, но мне надо ещё здесь окончить дела. Тот же корабль, после спуска на нём ещё уйма работы. И потом меня ждёт Вена, Венеция.
— Венеция? А она-то к чему вам?
— Ну помимо того, что она наша союзница против врагов Христовых, там в совершенстве владеют постройкой галер. Я это
— Неужто галера лучше парусного корабля?
— Она, может, и не лучше, но у неё есть достоинства, которых не имеет парусник.
— Какие?
— Она может двигаться и в штиль. Более того, как мне кажется, она более манёвренна в бою. Представьте себе, ваше величество, полный штиль, и тогда одна галера может справиться с десятком парусников. Она их перебьёт, как слепых котят.
— Но извините, мой друг, — улыбнулся король столь ярко нарисованной картине. — На парусниках ведь пушки, как они позволят приблизиться галере?
— А зачем ей подставляться под бортовой огонь? Она вполне может подойти с носа или кормы и, развернувшись, ударить со всех бортовых орудий.
— О-о, мой друг, вы рассуждаете как истый адмирал, — сказал Вильгельм вполне искренний комплимент.
Но бомбардир не принял его.
— Какой я адмирал, ваше величество. Я пока лишь палубный матрос, хотя капитан английского флота, некто Виллемсон, одно время готов был принять меня вахтенным офицером.
— И что ж вас удержало?
— Увы, престол. Как у нас говорится, не привязанный, а визжишь.
— Как? Как вы сказали? — засмеялся король.
— Не привязанный, а визжишь, — повторил Пётр. — А что?
— Это почти точно о наших должностях, мой друг.
— Я об этом и говорю. Иной раз жалею, что не родился в семье моряка. Честное слово. А вообще я завидую вашему величеству. Вокруг вашего королевства море. Это же счастье. А у меня? Белое море, так оно полгода непроходимо из-за льда. Кое-как пробился к Азовскому, так султан далее Керчи не пускает. У турок взять можно только силой, и силой морской. И я это сделаю обязательно и дослужусь до адмирала, ваше величество. Непременно дослужусь.
Столь страстные речи молодого бомбардира забавляли Вильгельма Оранского, человека, умудрённого опытом и долгой бурной жизнью, напоминали ему его молодость. И хотя он в своё время не так увлекался морем, но именно в сражениях на воде был более удачлив, чем на суше. И сейчас, глядя на Петра, на клокочущую в нём энергию, невольно начинал сочувствовать этим неуёмным мечтам. И даже задался мыслью сделать что-то приятное этому юноше.
— Вы когда собираетесь отъезжать, мой друг? — спросил он, выслушав из уст Петра хвалебную оду морю и морской службе.
— Надо сначала пустить в плавание наше детище, ваше величество, корабль «Святые апостолы Пётр и Павел».
— Значит, после спуска корабля?
И после спуска на нём дел достаточно, вряд ли сразу удастся. И я ещё мало нанял специалистов, особенно моряков. А уж за горным
«Ну, значит, успею, — подумал Вильгельм. — Надо. Обязательно надо осчастливить этого чудака».
22
Торжество с горчинкой
Уже после десятого ноября, когда ещё заканчивалось конопаченье судна и вовсю шло смоление, была начата подготовка к спуску корабля на воду.
В ряду клетей, обращённых к морю, меж ними вбивались под днище судна стойки приблизительно одинаковой толщины. После этого удалялись костры клетей, и судно как бы повисало на стойках. Затем меж стоек укладывались длинные струганые брёвна, одним концом уходившие под днище корабля, другим — в воду и имевшие наклон в сторону моря. Для лучшего скольжения судна по слипу бревна сверху были смазаны салом.
На носовой шпиль [58] корабля был накручен канат, длинный конец которого был выброшен на землю и там уложен в бухту.
Торжественный спуск фрегата «Святые апостолы Пётр и Павел» был назначен на 16 ноября. На торжества явилось всё Великое посольство во главе с Лефортом, и, поскольку последний носил адмиральское звание, Пётр испросил у него разрешения к началу:
— Господин адмирал, позвольте начать спуск?
— Валяйте, — разрешил Лефорт, ещё не очухавшийся после вчерашней пирушки.
58
Шпиль — стоячий ворот на корабле с вымбовкой в шляпке шпиля.
— По местам! — скомандовал бомбардир.
И волонтёры с топорами разбежались каждый к своей стойке. Однако у средней стойки никого не оказалось, а возле неё с топором должен был встать Меншиков.
— Где Меншиков? — грозно рявкнул бомбардир.
Волонтёры переглядывались, пожимали плечами: никто не знал, куда делся Алексашка.
— Позвольте мне, господин бомбардир, — вызвался Аргилович.
— Я сам. — Пётр, взяв топор, отправился к средней, основной стойке, поплевал на руки, ухватил крепко топорище. Скомандовал врастяжку: — Внимание-е-е!
И сразу все, стоявшие у стоек, подняли топоры, замерли в замахе.
— Р-руби! — крикнул Пётр и первым вонзил топор в свою стойку.
Засверкали, затюкали топоры, посыпались щепки от стоек. У бомбардира первого, хрустнув, переломилась пополам стойка, и Пётр, пригнувшись, нырнул под днище судна. Одна за одной ломались другие стойки, и рубщики исчезали под днищем, убегая на другую сторону. Корабль начал крениться, удерживаемый на одной ещё не перерубленной стойке. Она трещала, волонтёр, оказавшийся один под нависавшим над ним судном, лихорадочно тюкал топором по зарубу. Казалось, корабль сейчас упадёт на него и раздавит как букашку. Все замерли в ужасе.