«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
Поп, взобравшийся на помост, быстро благословил смертников, пробормотал молитву. Отступил в сторону.
Первым повалили на колоду Искру, как и велел гетман, даже с народом проститься не дали. Глухо ударил топор, скатилась голова отважного полковника и, кувыркнувшись раз-другой, успокоилась, уткнувшись лицом в сторону колоды, словно не желая смотреть на людей.
Кочубею дали проститься с народом. Он поклонился на все четыре стороны, но ничего так и не сказал. А ведь полагалось прощения себе просить.
И вскоре голова его легла
Отчина! Что ж позволяешь ты творить с лучшими сынами твоими?! Отчего ты не разверзнешься под предателем, а награждаешь и славишь его?!
Молчишь?
Ну и я помолчу.
5
Лекарь
Пётр, как всегда, проснулся рано и сразу же сел на ложе, крепко пахнувшее полынью, настеленной под рядном для отпугивания блох. Ощупью надел штаны, поймал на полу в полумраке голенище сапога, цапнул рукой за головку, определил: левый. Навернул портянку, сунул ногу в сапог, натянул до конца голенище. Потянулся за правым сапогом, он где-то тут должен стоять. Пощупал рукой: нет.
— Павел, — позвал денщика.
Рядом с ложем на полу заворочался денщик, спросил полусонно:
— Чего, Пётр Лексеич?
— Где сапог?
— Тут он. Я его под голову приспособил. Держите.
Пётр начал обувать правый сапог, денщик вскочил, громко зевая, стал тоже одеваться.
— Ты ничего ночью не слышал? — спросил Пётр.
— Нет. А что?
— Да кто-то вроде стонал за стенкой.
— Это хозяин хаты. Вот же пёс, я ж ему наказывал: нишкни, не тревожь господ.
— Что у него болит?
— С зубами мается.
— С зубами? — переспросил сразу заинтересованно Пётр. — Вздувай огонь, тащи мою аптечку походную.
— Счас.
Денщик зашарашился в темноте, глухо ударился головой о что-то, тихонько выругался.
Вспыхнул маленький огонёк, осветив убогую хатёнку с глинобитной печью в углу у двери.
— Достань ещё свечей, от одной мало свету. Зажги с десяток, а я пойду лицо сполосну.
Пётр, согнувшись едва ль не вполовину, вышел в сенцы, оттуда — на улицу во двор.
Во дворе, у сарая, грудились кони, хрупая сваленным у стенки сеном. На скрип двери повернулось несколько конских голов, навострили уши.
Драгун, стоявший во дворе в карауле, приветствовал Петра:
— Здравия желаю, господин капитан.
В походах и беспрерывных поездках по стране Пётр всегда велел военным называть себя по какому-то воинскому званию, в данном случае по бомбардирскому — капитаном. Денщику, как человеку приближённому, можно было и по имени-отчеству.
— А ну-ка слей, — сказал Пётр драгуну, подходя к колодцу.
Тот закинул за спину ружьё, взялся за бадейку, спустил её в неглубокий колодец, вытащил полную прозрачной ледяной воды. Стал сливать в большие мозолистые ладони царя.
— Поди, холодная, господин
— Ничего, — фыркая, отвечал Пётр. — Зато зело бодрит.
Вытираясь полотенцем, приказал:
— Буди драгун. Огня не разводить. Пусть поят коней, седлают. Пожуют сухомяткой. В Горках поедим щей да каши.
Когда он воротился в избу, на столе горела дюжина свечей, на лавке стояла его открытая походная аптечка — не то ящик, не то большой баул со множеством отделений, перегородок, карманчиков, где хранились различные лекарства, склянки и инструменты.
— А где больной? — спросил Пётр.
— Я думал, это вам аптечка понадобилась, — пожал денщик плечами. — А больного я мигом позову.
Он приоткрыл дверь, позвал:
— Эй, мужик, иди, тебя зовут. Да не бойся, не съедят.
В дверях появился робкий невеликого росточка мужик в домотканой длинной рубахе, в таких же портах, босой. Он держался за левую щёку, в глазах застыли испуг, тоска и мучительная боль.
— Фто панам угодно? — косноязычно промямлил мужичонка.
— Садись сюда, — властно показал ему Пётр на чурбак, стоявший перед столом. — Лечить тебя будем.
Мужик не посмел перечить, хотя видно было, что он испугался.
— Тык я ништо... рази я што... — лепетал он, усаживаясь-таки на чурбак. — Рази б я стал панов беспокоить... но болит, хоть в печку лезь.
— Ты чей, как тебя зовут? — спросил Пётр, доставая из аптечки металлическую лопаточку.
— Ясь я, ваше благородие... Бусел Ясь.
— Бусел? Буслом же у вас аиста зовут.
— Верно, ваше благородие, — виновато отвечал мужичонка. — Но вот и я Бусел, у нас тут, считай, полвески [95] Буслов.
— Открой рот, — сказал Пётр, подступая к мужику. — Да шире, шире. Вот так. Павел, посвети ближе.
Денщик схватил свечу, поднёс к разинутому рту мужика, из которого несло таким духом, что приходилось отворачиваться. Но Пётр низко наклонился, всунул в рот лопаточку, постучал по зубу.
— Ага. Вот этот, кажись.
— Агы-гы, — затряс головой Ясь.
95
Полвески (от «веска» — селение) — половина селения.
Пётр отложил лопаточку, засунул в рот мужику два пальца, дабы проверить зубы на крепость. Попробовал покачать все в отдельности. Сильнее всех качался больной зуб.
— Сейчас выдернем, и болеть перестанет, — сказал он и, вытерев руки полотенцем, полез опять в аптечку.
— Дай бы Бог, ваше благородие, — заговорил жалобно Ясь. — Так измучился, что, кажись, и челюсть бы всю выдернул. Три ночи сна ни в одном глазу.
— Павел, свети опять, — приказал Пётр денщику и стал накладывать на зуб щипцы. Наложил, взял левой рукой мужика за лоб, прихватив вместе с носом.