«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— За мно-ой, р-рысью-у-у!
И поехал с холма в голову ближайшей сотне, за ним старшина кучкой.
Мазепа поскакал в ставку Карла XII. Поскакал, не оглядываясь. А напрасно: его армия таяла с каждой верстой.
— А ну его к бису с его Карлой, — говорили меж собой казаки и по двое, по трое отставали, а там и поворачивали назад. Сотники, скакавшие вместе с казаками, ничего не могли поделать.
— Эй, Нечипор, куда-а?
— На кудыкину гору, — отвечал казак и, хлестнув коня, ехал назад.
— A-а, хай ему грец, — говорил другой
Когда Мазепа прибыл в ставку короля, от его войска осталась едва ли половина.
Увидев Карла, окружённого генералами, Мазепа вынул наконец свою гетманскую булаву и, держа её перед животом, подъехал и начал напыщенно говорить:
— Здравствуй, ваше королевское величество. Мы приветствуем на земле вольной Украины великого, непобедимого полководца. Мы склоняем перед ним наши бунчуки и предлагаем союз вечный и нерушимый...
Полагалось бы эту речь закончить «славой», но, во-первых, речь произносилась на латыни, даже старшины её не понимали, не то что рядовые казаки, но самое главное, гетман сомневался, что его «славу» поддержит его поредевшее войско.
От Мазепы не укрылась кислая усмешка короля при виде этого войска, и он поспешил с разъяснениями:
— Это только начало, ваше величество. Вся Запорожская Сечь, как один, перешла на вашу сторону, белоцерковские сердюки тоже поступят в ваше распоряжение, полтавский полк. А там и весь народ украинский пойдёт за вами.
— Ваш народ украинский, — заметил негромко Карл, — не далее как вчера перебил под Пануровкой весь отряд моих фуражиров.
— То предатели и изменники, ваше величество, — не моргнув глазом сказал Мазепа. — Мы таких будем казнить как воров по законам военного времени.
— Ну что ж, гетман, я рад, что получил надёжного союзника в вашем лице, — сказал король дежурную фразу, которую ещё вчера настойчиво навязывал ему Гилленкрок.
Но Мазепа слишком хитёр был, чтоб воспринять эту «радость» всерьёз. И, осматривая лагерь короля, его оборванное, изнурённое войско, гетман начал сомневаться, а правильно ли он поступил, напросившись в союзники.
Именно из-за этих сомнений он далее решил схитрить перед королём, о чём вскоре жалел, раскаивался и даже плакал.
Первый вопрос, поставленный перед новоявленным союзником, был прям и прост:
— Скажите, гетман, в каком городе нам лучше всего встать на зимние квартиры?
— Лучше всего в Стародубе и Новгород-Северском, ваше величество.
Гетман слукавил. Ему вдруг жалко стало тех огромных запасов, которые он долго и тщательно собирал в свою столицу — Батурин. Это всё его кровное придёт и съест, как саранча, шведская армия. А Стародуб и Новгород-Северский — на севере Украины, вот пусть там и зимуют шведы.
— Ну, Стародуб отпадает, — сказал Карл, тоже не желая посвещать нового союзника в свои соображения, почему вдруг «отпадает» этот город.
А всё было просто. Лагеркрона, посланный для исправления ошибки — взятия Стародуба, — потерял при штурме тысячу
— Так вам достанет и Новгород-Северского, ваше величество. Там добрые запасы, фатеры справные.
Ах, Мазепа, Мазепа! Знал бы он, что этим советом, которого послушался король, он, гетман, невольно оказал неоценимую услугу царю, которого только что предал и которому стал лютым врагом до скончания живота своего.
20
Предать анафеме
Громом средь ясного неба прозвучала для Петра весть об измене Мазепы. Эстафете светлейшего он не хотел верить: «Ошибся князь». Но на следующий день поступило сообщение, что гетман с казаками уже в ставке короля.
— Змею! Змею пригрел у сердца своего! — вскричал царь, ударив кулаком по столу. — Как же ошибся? А? Как ошибся, Гаврила Иванович?
Головкин, поджимая губы, пытался утешить царя:
— Что уж себя одного казнишь, Пётр Алексеевич. Все мы были хороши. Кочубей мне пред смертью предсказывал сие прозрение.
— Кочубей! Искра! — простонал Пётр. — Боже мой, кому мы головы снимали за этого Иуду.
— Что делать, государь, содеянного не воротишь. Впрочем, я обещал Кочубею перед казнью, что ворочу твои милости его семье, как только откроется правда.
— Да, да, да, — вдруг ухватился царь за эту мысль. — Немедленно. Слышь, Гаврила Иванович, всё-всё воротить семьям Кочубея и Искры. Всё. И ещё, сегодня же отправь самый скорый эстафет в Сибирь, в Енисейск, с повелением нашим тамошнему начальству, чтоб воротили из ссылки Семёна Палия, снабдив в дорогу кормовыми, проездными и прочим довольствием. А как приедет Палий, тот же час ко мне его. Хочу сам перед ним свою вину снять. Манифест к малороссийскому народу я сам напишу, а сейчас дай-ка карту, Гаврила Иванович.
Головкин развернул карту на столе. Пётр так и впился в неё взглядом.
— Ты смотри, Гаврила Иванович. — Пётр от отчаянья стал грызть ноготь большого пальца. — Ты смотри. Король к Батурину едва ль не в два раза ближе Меншикова. А что сие значит? А сие значит, если изменник Мазепа поведёт короля к Батурину, то всё полетит к чёрту. Там ему будет и хлеб, и порох, и крыша.
Царь приподнял карту, пошарил под ней рукой, выхватил лист бумаги, перо. Сел тут же на краю стола и, бросив лист прямо на карту, быстро написал:
«Александр Данилович! Для Бога ради поспешай доставать Батурин. Как можешь скорей, скорей, скорей».
Пётр ещё не знал, что светлейший уже мчится к Батурину со своей кавалерией. Наверное, за то он и любил своего Алексашку, что тот всегда предугадывал не только желания, но и решения своего царственного товарища.
— Надо всячески мешать Карлу переправляться через Десну, — сказал Пётр, отправив эстафету Меншикову. — Гаврила Иванович, пошли приказ генералу Гордону встать у Десны и атаковать короля на переправе. Предупреди, прозевает — головой ответит.